Вацлав Дворжецкий - династия

Однажды я получил от нее выговор в приказе за то, что из театра нес домой в общежитие два ведра воды. Представляете: я в шубе с бобровым воротником, в бобровой шапке иду с ведрами. Все оглядываются, смотрят: «Вот это – Дворжецкий! Ведущий актер!» Я был известен, имя на тротуаре писали, девчонки всякие окружали, поклонников было полно. И Самборская напомнила мне, как актер должен вести себя в жизни. Ее муж, Шевелев, тоже был режиссером, хотя не имел никакого отношения к театру. Она ему помогала, если нужно. Это был красивый мужчина, высокий, стройный, с крупной челюстью. И у них была пролетка с кучером, кобыла. Пролетка проезжала, и все в городе видели: едет Самборская, главный режиссер, сидит, не оглядываясь по сторонам, направляется в театр. Бывало, так улыбнется всем – в 360 зубов. Одета обязательно как полагается. Навстречу выходят люди, снимают шляпы, целуют руку, в проходе открывают двери, пошла… Такой ритуал. Но, между прочим, если было нужно, она на сцене могла матом покрыть и рабочих, и тех, кто там напорол, и еще кого-то. Гром гремел, «завтра выгоню из театра, и всё!» Вот такой художественный руководитель театра. А когда она выходила на сцену в «Анне Карениной» читать текст от автора… Сидела у рояля, играла и говорила: «Всё смешалось в доме Облонских…» Это было чудом».

Оставаться дольше в Омске Дворжецкий никак не хотел, и меня тоже тянуло уехать. О Москве речи быть не могло, потому что его туда никто бы не пустил. Как только мы об этом заикнулись, в управлении культуры сказали: «Нет. Вас, Рива Яковлевна, мы задерживать не можем, потому что вы три года отработали, а Вацлав Янович плотно занят во всем репертуаре, и мы сможем его отпустить только через два сезона». Мы решили, что другого выхода всё равно не будет. Поэтому я (напоминаю, был 1953 год) подала заявление об уходе, и нам в управлении культуры какая-то дама дала слово, что через два сезона она его отпускает.

И я уехала. Два сезона проработала в Москве. Там о моем браке родным уже было известно, причем мама узнала, что ее дочка вышла замуж, весьма странным путем. Приехал мой двоюродный брат из командировки, из Алма-Аты, а ему, в свою очередь, рассказал один сослуживец, что, мол, был в командировке в Омске, там театр замечательный. И есть такой артист, который очень понравился, он женился на молоденькой девочке, режиссерше. А у брата лицо так и вытянулось: он знал, что я в Омске. Вернувшись в Москву, он пошел к маме,, она вырастила всех папиных племянников, которые остались сиротами, и сказал: «Тетя, я как-то от вас не ожидал! Такое событие, а вы….» Она в ответ: «Какое событие?» Он маме и рассказал о том, что я вышла замуж.

Мама была мудрой женщиной и всегда говорила: «Предупреждать и высказывать неудовольствие нужно всегда до того, как что-то свершилось. А если уже свершилось, то надо только помогать». И когда Вацлав Янович появился, они подружились, и он к маме очень нежно относился. Как-то, когда я была в Омске, он приехал в Москву. Сидят, обедают, еще кто-то в гостях был. Квартира была коммунальная, большая. Звонок в дверь. Соседка впустила молодого человека, который, войдя в комнату, начинает объяснять: «Я приехал сейчас из Казани, а мои родственники из Минска…» Мама говорит: «Знаете что, вот рядом ванная, вымойте руки, сядьте, пообедайте, а потом вы нам всё расскажете». Вацлав Янович, вернувшись в Омск, говорил друзьям: «Ребята, если кто приедет в Москву и негде будет пообедать, придите и сообщите: «Я родственник». Вы только откроете рот, и вам скажут: «Садитесь кушать». Вас хорошо покормят, а потом уже расскажете, кто вы такой».