Вацлав Дворжецкий - династия

Он был способен создавать диаметрально противоположные характеры, что и называется театральным искусством. Как говорил Станиславский, вершина актерской профессии – это импровизационное самочувствие и способность к перевоплощению. Играл, например, в «Анне Карениной» и Каренина, и Вронского. Создал замечательный гротесковый образ генерала Родзянко в «Незабываемом 19-м» Вс. Вишневского и одновременно играл Клайда Гриффитса в «Американской трагедии». Играл Клода Фролло в «Соборе Парижской Богоматери», очень любопытно и оригинально Петруччио в «Укрощении строптивой», кавалера Рипафратта в «Трактирщице» – такой разброс, который под силу не каждому современному актеру, а ему в этом смысле, как говорят артисты, фартило.

Любой приглашенный режиссер, любой режиссер, который вел театр, всегда считал необходимым занять Вацлава Яновича для того, чтобы получился увлекательный, высокохудожественный спектакль. В пьесе «Порт-Артур», где Дворжецкий филигранно играл князя Кирилла Владимировича, был эпизод, который определял успех всего спектакля. Кто бы ни смотрел его из критиков, при анализе девяносто процентов внимания уделял этой работе. Там было всё: и аристократизм, и изощренность, и отпечаток уже подернутого тлением, уходящего общества, и ум, и тонкость души, и вместе с тем ироническое осмысление всего, что происходило. Этот характер был вкраплен жемчужиной в ткань действия.

«Анну Каренину» видеть не пришлось, но мне много рассказывали о спектакле. Главную героиню играла актриса, которая, на какую бы мизансцену ее ни выводили, всё равно поворачивалась лицом к залу. И у Вацлава Яновича всегда была одна задача: поворачивать ее спиной, просто как игровой манок, он так развлекался. Спорил с актерами, что повернет ее и она несколько минут всё-таки будет спиной к зрителю. Замечательная была работа в пьесе Г. Ромашова «Огненный мост» о том, как интеллигенция приходит – или не приходит – в революцию. Я очень любила этот спектакль, поскольку то, что создал в своей роли Дворжецкий, вызывало у меня ассоциацию с булгаковскими «Днями Турбиных». Это не было клеймением белогвардейских офицеров, скорее это являлось попыткой проникнуть в психологию людей, попавших в такую сложную ситуацию, как революция и гражданская война. Еще спектакль «Персональное дело», где он играл человека, которого исключили из партии. А шел 1953 год, когда наконец после смерти вождя пошатнулась система. И для Дворжецкого это стало серьезным проникновением в психологию человека, который попадает в экстремальную ситуацию, связанную, а для него это было важно, с тем, что творится вокруг, в стране. Вацлав Янович всегда связывал роль с тем, что она отображала, мировоззрение персонажа всегда имело для него огромное значение.

Мы с Вацлавом Яновичем вместе ставили пьесу Симукова «Девицы-красавицы» о заводских девушках. Он играл старого рабочего-наставника. Всех удивляет, когда я рассказываю, что он играл рабочего или председателя колхоза, а потом – Каренина или Вронского. Но надо сказать, что он и в жизни был такой человек, легко общался с людьми абсолютно не похожими друг на друга – и с профессурой, и с простыми людьми, которые называли его «Василий Иванович», потому что «Вацлав Янович» им трудно было произносить. Итак, он играл мастера, наставника девиц, а в них Дворжецкий толк понимал, это было весьма забавно…

Вот так в Омске завязался этот узел – на Программа спектакля «Девицы-красавицы» всю жизнь. Тогда же я увидела, как широк круг его интересов, помимо театра. А не зря говорится: первые впечатления очень важны, и то, что мне только приоткрылось в Омске, дальше развивалось и развивалось. Чем бы он ни был занят, занимался этим с полной отдачей. Например, теперь мы все об этом отзываемся с юмором, с насмешкой, но это была жизнь – всех нас заставляли заканчивать университет марксизма-ленинизма. Я это сделала одной левой – только что пришла из института, и мне это ничего не стоило. А над Вацлавом Яновичем я постоянно иронизировала, так как он конспектировал все работы «классиков». При этом доводил меня до белого каления, потому что с кем еще можно было полемизировать? Только со мной, естественно. В силу многих причин: во-первых, он уже понял, что не всегда и не всем можно высказывать во всеуслышание то, что думаешь, во-вторых, я была экспертом, поскольку только что вылетела из-под крыла профессуры. Но с какой тщательностью, с какой ответственностью, причем неформальной, он изучал всякие «антидюринги», осмысливая их, вступая в полемику, на всё имея свою точку зрения! И параллельно с этим своими руками он строил яхту.