Читаем Вацлав Дворжецкий - династия полностью

Актером Владислав был, конечно, необыкновенным. Кого я только не снимал – самых выдающихся, прославленных и знаменитых, и не только отечественных… Все разные, каждый по-своему уникален, и во Владике была своя выдающаяся ценность – он обладал магическим, каким-то особым мистическим свойством притягивать внимание к собственной персоне. Этой способностью обладают все крупные актеры. Ну, вот, казалось бы, Ален Делон – ничего не делает… Если он будет просто идти по тротуару среди ста человек, то среди этих ста вы заметите именно его. Вы обратите внимание на то, как он идет, как снимает плащ, как надевает шляпу, как берет телефонную трубку… Он все делает по-своему. Владик – умел молчать на экране. А это очень трудно!.. Говорить натурально научились все. Актеры, как любил повторять Алов, «наблатыкались» будь здоров, после итальянского неореализма все говорят натурально. Стоит раскопать смысл сцены, заглянуть в ее суть поглубже – и сыграть ее уже легко, только будь естественным, и никаких проблем. Но это только кажется. А в действительности… Великий русский артист Мочалов мог молчать на сцене несколько минут, и зритель не мог от него оторваться… И вот таким магическим свойством обладал Владик Дворжецкий. Он владел тем редким даром, который мы называем «внутренняя тишина».

Булгаковские Хлудов и Пилат подчинены одним и тем же ритмам. Во всяком случае внутреннее родство неоспоримо. Понтий Пилат: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого дня весеннего месяца нисана в открытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Хлудов: «В полевой длиннополой шинели с генеральским зигзагом на погонах механической неутомимой пехотной походкой по промерзшему заплеванному станционному перрону шел его Превосходительство Командующий фронтом Роман Валерианович Хлудов». То есть практически одни и те же характеристики. Во Владике абсолютно всё было для Хлудова – рост, прямая спина, разворот плеч… Но главное – глаза: иконные, страдающие и вместе с тем страшные… Владик был выше меня, думаю, метр восемьдесят восемь… Тут еще вот какой важный момент: актер должен уметь носить костюм, – если одежда «не сидит» на артисте, считай, что роль уже не получится как надо. Когда мы надели на Владика длинную, до полу, шинель, мы все ахнули. Владик ведь не был военным (до театральной студии он окончил медицинское училище), но когда надел шинель – она села на него как влитая, как будто он в ней родился. Его шаг, когда он в ней прошелся, был таким, как будто был нарисован Серовым. Помните его Петра Первого? Вот Владик ходил такой же походкой. Потом, у Владика была совершенно особенная посадка головы. Эти белые глаза навыкате, которые одновременно и пугали, и притягивали… В какой-то момент они были голубыми, а в какой-то – белыми. Владик был удивительный психофизический экземпляр.

Несмотря на то что это была его первая роль в кино и он, конечно, не имел никакого опыта, с Владиком было очень легко работать. Режиссеру-постановщику очень важно с самого начала обо всем договориться с актером об общем понимании, течении роли. Но как этого достичь, воплотить в жизнь – вот вопрос. Порою случается, вроде бы всё ясно – а работа не получается… Для одного актера важно создать условия, к которым он привык, для другого – атмосферу разряженную, спокойную, для третьего – наоборот, нервную, завести его скандалом, чтобы артист начал нервничать и возбудился, и тогда ему легче ухватить то, что есть внутри роли. А порою резкое слово или грубость может загнать в тупик, актер зажмется, захлопнется, и ничего уже нельзя сделать. Владислав был очень гибким, чрезвычайно внимательным, восприимчивым к мельчайшим деталям.

Кино – жуткое искусство. Вот, например, художник берет в руки кисть, и между ним самим, этой кистью и холстом – больше ничего и ничто не стоит. Только талант самого художника, и он может сделать все, что он хочет, все, на что способен. Мы же зависим от множества обстоятельств: от возможности актера, его настроения, от того, болит ли у него с утра селезенка, от того, какая погода, от умения оператора, от того, где упал осветительный прибор, напился пожарник или нет и т. д., и т. п. Все это вместе иногда создает на площадке такую атмосферу зыбкости, да и сам ты иногда не в состоянии делать то, что хочешь… И вот режиссерская задача – подчинить весь этот хаос, соединить усилия самых разных темпераментов, характеров, настроений, подчинить всё единой цели: создать некую гармонию. Но на практике, увы, это реализуется не всегда, поэтому если картина получилась на 50 – 60% от задуманного – это уже, я считаю, хорошо, а когда есть 75 – 80% – просто замечательно… Стопроцентного попадания, полной реализации того, что ты задумал снять, – у меня в жизни еще не было. Мы с Аловым всегда считали, что не сделали задуманного… В том числе и по причине непреодолимого «множества обстоятельств».

Перейти на страницу:

Все книги серии Имена (Деком)

Пристрастные рассказы
Пристрастные рассказы

Эта книга осуществила мечту Лили Брик об издании воспоминаний, которые она писала долгие годы, мало надеясь на публикацию.Прошло более тридцати лет с тех пор, как ушла из жизни та, о которой великий поэт писал — «кроме любви твоей, мне нету солнца», а имя Лили Брик по-прежнему привлекает к себе внимание. Публикаций, посвященных ей, немало. Но издательство ДЕКОМ было первым, выпустившим в 2005 году книгу самой Лили Юрьевны. В нее вошли воспоминания, дневники и письма Л. Ю. Б., а также не публиковавшиеся прежде рисунки и записки В. В. Маяковского из архивов Лили Брик и семьи Катанян. «Пристрастные рассказы» сразу вызвали большой интерес у читателей и критиков. Настоящее издание значительно отличается от предыдущего, в него включены новые главы и воспоминания, редакторские комментарии, а также новые иллюстрации.Предисловие и комментарии Якова Иосифовича Гройсмана. Составители — Я. И. Гройсман, И. Ю. Генс.

Лиля Юрьевна Брик

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное