Читаем Вацлав Дворжецкий - династия полностью

В фильме «Мечты идиота», снятом мною в 1993 году, есть эпизод, где Шуру Балаганова, которого играет Женя Дворжецкий, арестовывают в метро. В кадре на лавочке сидит седобородый нищий старик – Вацлав Дворжецкий. Этот кадр в кино стал последним в его жизни. Женя хотел быть с отцом всё время и сняться с ним в кино вместе, но как-то ничего не выходило… Он привез отца на съемки этой сцены. Вацлав Янович был уже слепой и совсем слабый. Мне не хотелось ничего придумывать, никакой роли… Мы его просто переодели и усадили на лавочку. В кадре он протягивает на звук руку за милостыней…

Это было мое прощание с ним. Так все странно перевернулось… Тогда, в восемьдесят втором, он прощался со мною серьезно и навсегда, и после этого было целое десятилетие бодрой и вполне счастливой жизни. Но в девяносто третьем я понимал, что это уже действительно прощание… Поскольку Вацлав Янович жил не в Москве, а в Нижнем Новгороде и появлялся в моей жизни достаточно редко, то, когда он умер, я не ощутил его смерть – как смерть. Я и сегодня ощущаю, что он существует где-то недалеко, где-то рядом с нами и обязательно еще объявится в той или иной форме. Он стал для меня тем человеком, глядя на которого, слушая которого я понял самое главное: жизнь, несмотря ни на что, – это большое удовольствие. Когда мне совсем становится плохо, особенно в последнее время, поскольку жизнь сегодня нечасто радует удачами и победами, я вспоминаю Вацлава Яновича Дворжецкого – этого очень нежного и доброго старика, который все время звал меня куда-то на Волгу ловить рыбу…

Запись и литературная обработка Н. Васиной.

Георгий Демуров

СТРАНИЦЫ ИЗ ДНЕВНИКА

В 60-е годы я вел дневник. По тем временам в театре было заведено, чтобы молодые артисты выбирали себе наставника из старшего поколения. И я, испытывая к Вацлаву Яновичу всяческие симпатии и даже любовь, каждый раз выбирал его. Немало записей в дневнике посвящено моему наставнику.

РЕПЕТИЦИЯ

Репетируем, оставшись после спектакля. Время позднее, все злые, уставшие. У всех одна мысль – быстрее слинять. Вацлав Янович, ответственный за репетицию, старается разрядить обстановку, но тщетно. Помахав всем ручкой, оставляет меня и артистку. Щадя Марину, в основном долбает меня.

– Мастер! Пока вы не перестанете любоваться собой, ничего в этой роли не получится. Не бойся быть угловатым, неуклюжим, даже неряшливым! Голос у твоего персонажа бесцветный, тусклый. Не носись со своей внешностью и поставленным голосом! Ломай себя. Ведь можешь, когда других копируешь. Заруби на носу – ты острохарактерный актер. И выкинь из туфель эти каски! У тебя нормальный, хороший рост! Поверь, никому не нужно, чтоб ты был на полтора сантиметра выше! Они же мешают нормально передвигаться. А то ведь ходишь – как будто тебе трусы в одном месте натирают.

Тут я понял, что у меня есть все основания обидеться и отпроситься в курилку.

– Только не делай вид, что ты обиделся и ненавидишь меня! – кричал он мне в спину. – Я знаю, что всё наоборот!

И он был прав. Не помню, чтобы мне когда-нибудь удавалось по-настоящему на него обидеться.

ГАСТРОЛИ В ОДЕССЕ

Одесса, пляж Ланжерон. Жара нестерпимая. Сегодня Вацлав Янович узнал, что я не умею плавать, и был крайне возмущен, обозвав меня лодырем и размазней. Сам при акваланге, ластах, с кучей каких-то трубок и шлангов, с непромокаемыми часами выше локтя, играя мышцами, вприпрыжку несется к воде, кричит мне:

– Что, князь (в зависимости от обстоятельств обращается ко мне по прозвищам: дружочек, мастер, князь – есть в этом что-то лагерное), так и будешь сушить себя на песке? Ведь ты даже представить себе не можешь, что там (указывает на море).

Я говорю:

– Почему не могу? Рыба.

Делая вид, что оскорблен в лучших чувствах:

– Рыба в гастрономе! И та – минтай! А там – симфония красоты!

Что-то еще хотел рассказать про тайны морских глубин, но то ли споткнулся, то ли запутался ногами в ластах, упал, энергично вскочил, на лице одни глаза, все остальное – в песке. Очень смешно, все ржут, он – радостнее всех. Через мгновение только мы его и видели – сверкнув ластами, ушел под воду. А ведь вечером у него «На дне» – Лука, и щадить он себя не будет, не умеет. Играет он Луку чрезвычайно живо, неожиданно смешно, остро и горько. Никогда не думал, что в этой роли столько юмора. И вообще юмор является неотъемлемой частью его органики как в жизни, так и на сцене.

ГАСТРОЛИ В ВОРОНЕЖЕ

Едем на гастроли в Воронеж. В купе Вацлав Янович, я (мы на нижних местах) и еще двое посторонних. Он – прыщавый бугай с волосатыми плечами, пахнет вчерашним пивом. Она – с аппетитными икрами и совершенно плоским задом, сливающимся со спиной. Вацлав Янович, перехватив мой взгляд, негромко и назидательно:

– Это оттого, что часто прислоняют к стене.

Всю ночь они шумели дверью взад-вперед, взад-вперед. С каждым их возвращением дышать становилось все тяжелее. Вацлав Янович спит как младенец (что значит лагерная закалка), я же, взмокший больше от негодования, чем от жары, до рассвета ворочаюсь с боку на бок.

Перейти на страницу:

Все книги серии Имена (Деком)

Пристрастные рассказы
Пристрастные рассказы

Эта книга осуществила мечту Лили Брик об издании воспоминаний, которые она писала долгие годы, мало надеясь на публикацию.Прошло более тридцати лет с тех пор, как ушла из жизни та, о которой великий поэт писал — «кроме любви твоей, мне нету солнца», а имя Лили Брик по-прежнему привлекает к себе внимание. Публикаций, посвященных ей, немало. Но издательство ДЕКОМ было первым, выпустившим в 2005 году книгу самой Лили Юрьевны. В нее вошли воспоминания, дневники и письма Л. Ю. Б., а также не публиковавшиеся прежде рисунки и записки В. В. Маяковского из архивов Лили Брик и семьи Катанян. «Пристрастные рассказы» сразу вызвали большой интерес у читателей и критиков. Настоящее издание значительно отличается от предыдущего, в него включены новые главы и воспоминания, редакторские комментарии, а также новые иллюстрации.Предисловие и комментарии Якова Иосифовича Гройсмана. Составители — Я. И. Гройсман, И. Ю. Генс.

Лиля Юрьевна Брик

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное