Читаем Вацлав Дворжецкий - династия полностью

– Вацлавик, я свою роль сыграла! Он смеется:

– Как это?

– Всю передовицу в газете наизусть выучила! Он так надо мной хохотал!

С ним хорошо было играть, он умел радоваться за партнера. После спектакля обнимет, поцелует: «Ты молодец, что все поняла!»

Вместе мы играли в спектаклях «Фальшивая монета», «Ричард III», «Дачники». Он был актер очень тонких и выразительных красок. Исключительно хорош он был в спектакле «Юпитер смеется», где его партнерами были Владимир Самойлов, Эра Суслова и Лилия Дроздова. Спектакль этот прекрасно принимали зрители не только в Горьком, но и на гастролях. В Ленинграде, например, зрители очень долго артистов не отпускали со сцены. Кричали «браво» и даже «ура».

В театре его любили все: и артисты, и гримеры, и парикмахеры, и рабочие. От него шло столько ласки, обаяния, без которого ему невозможно было сыграть даже отрицательного героя. И от Дворжецкого пошла еще такая отличная традиция: в Доме актера за чашкой чая он собирал «стариков» (старых актеров, ветеранов), и они там общались. Его все вспоминают с благодарностью.

Дворжецкий был актер от Бога, родился актером. И при этом не имел никаких званий (лишь в конце жизни он стал народным артистом России), потому что был когда-то репрессирован.

Я считала его своим другом, хотя дома у него не бывала.

В моей жизни был трагический момент, когда умерла внучка. Вацлав Янович был знаком с нашей семьей. И я его как-то спросила: «Как мне быть?» Он ответил: «Ты в Бога веришь?» Я говорю: «Не знаю». Нас ведь воспитывали атеистами. Тогда он мне сказал: «Вот я какую молитву читаю. «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на все святая воля Твоя…» Это молитва оптинских старцев. Я у него переписала и выучила и теперь читаю.

Вацлав очень любил и умел делать подарки. Дарил радость, даже когда самому было тяжело, плохо.

Вот эпизод, который запомнился навсегда. Я готовилась к своему юбилею: 75 лет, 55 лет в театре. Директор театра лежал в больнице, и некому было мне помочь. Я со слезами пошла к Вацлаву: «Что же мне делать?»

Он подсказал, к кому обратиться, и мне помогли. Конечно же, я пригласила его гостем на юбилей, и какой же он мне сделал подарок!

Объявляют: юбиляршу поздравляет Вацлав Янович Дворжецкий.

До того он сидел в зале. И вот взлетает, словно юноша, по лесенке на сцену. А сам красивый, неизменно подтянутый, и борода большая серебряная, как у патриарха.

Я кинулась ему навстречу, протянула руки, ведь он уже был совсем слепой. Я хотела ему помочь, но Дворжецкий жестом, исполненным достоинства, отвел мою руку и поднялся на сцену сам. Я растерялась. Сценарий вечера был известен, я со всеми репетировала. И тут вдруг слышу собственный голос!

Вацлав Янович выбрал сцену из спектакля «Дачники» и где-то нашел фонограмму. Мы играли в нем вместе: я – Юлию, он – Суслова.

Мои реплики звучат по радио, а он произносит свои, отвечает живым голосом.

Это было для меня самое дорогое поздравление. Зрители тоже приняли его очень тепло и долго нам аплодировали И все признали, что это из всех поздравлений лучшее.

И еще это был его последний выход на сцену в 1993 году. В том же году Вацлава Яновича не стало.

Я его любила как большого актера и человека.

…Когда я стояла перед его гробом, то не могла выступить, не могла найти слов. Словно чувствовала какую-то вину. Мне казалось, что с его уходом из нашего театра уходит справедливость, правда. Уходит настоящий человек.

Самое дорогое – когда годы проходят, а человек остается в памяти. Вацлав Янович Дворжецкий остался в памяти у многих.

Александр Панкратов-Чёрный

НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ

В 1965 году я поступил в Горьковское театральное училище. С начала учебы мы, студенты, получили возможность не только посещать каждый вечер театр, смотреть спектакли, но и принимать участие в некоторых постановках, где требовалось большое количество массовки или групповки, автоматически став артистами «миманса». Среди моих однокурсников больше всех повезло мне – доверили крохотную рольку гонца к Ричарду III, который в последнем акте выбегает из-за кулис со «страшным известием»: «О, мой король! Уж Ричмонд близок!..» И так далее, сейчас уже не помню, что там вложил в мои уста великий Шекспир.

Перейти на страницу:

Все книги серии Имена (Деком)

Пристрастные рассказы
Пристрастные рассказы

Эта книга осуществила мечту Лили Брик об издании воспоминаний, которые она писала долгие годы, мало надеясь на публикацию.Прошло более тридцати лет с тех пор, как ушла из жизни та, о которой великий поэт писал — «кроме любви твоей, мне нету солнца», а имя Лили Брик по-прежнему привлекает к себе внимание. Публикаций, посвященных ей, немало. Но издательство ДЕКОМ было первым, выпустившим в 2005 году книгу самой Лили Юрьевны. В нее вошли воспоминания, дневники и письма Л. Ю. Б., а также не публиковавшиеся прежде рисунки и записки В. В. Маяковского из архивов Лили Брик и семьи Катанян. «Пристрастные рассказы» сразу вызвали большой интерес у читателей и критиков. Настоящее издание значительно отличается от предыдущего, в него включены новые главы и воспоминания, редакторские комментарии, а также новые иллюстрации.Предисловие и комментарии Якова Иосифовича Гройсмана. Составители — Я. И. Гройсман, И. Ю. Генс.

Лиля Юрьевна Брик

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное