Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Почему из своего Отечества был изгнан Солженицын? Разумеется, от него избавились не как от носителя фактической силы, которая была бы чревата для какого-то представителя режима опасностью, что Солженицын может занять его место. Его изгнание было чем-то иным: отчаянной попыткой заглушить этот мощный источник правды, правды, о которой никто не мог заранее предположить, какие изменения в сознании общества она может вызвать и к каким политическим потрясениям могут, в свою очередь, эти изменения привести.210

Один из лидеров «Солидарности» Збигнев Буяк вспоминал, что впервые прочел «Силу бессильных», когда только начинал создавать независимый профсоюз на тракторном заводе под Варшавой. «Его идеи делали нас сильнее и убеждали: то, что мы делаем, не испарится бесследно. В этом был источник нашей силы и знания того, что однажды эта сила даст себя знать. Когда я смотрю на победы “Солидарности” и “Хартии-77”, я вижу в них удивительное воплощение пророчеств, содержавшихся в гавеловском эссе», – рассказывал Буяк английскому переводчику Гавела Полу Уилсону211.

«Я давала эссе Гавела своим иранским друзьям, а однажды обсуждала его с потенциальными диссидентами в предреволюционном Тунисе. В обоих случаях оно казалось – и кажется – актуальным», – напишет в своем некрологе Вацлаву Гавелу американская журналистка Энн Эпплбаум212.

Важно, что «Сила бессильных» содержала и серьезную критику западного общества:

И не является ли, наконец, серость и пустота жизни в посттоталитарной системе, собственно, лишь карикатурно заостренным образом современной жизни вообще, и не служим ли мы, в сущности, – пусть даже по внешним параметрам далеко отстав от Запада – на самом деле неким предостережением ему, указывая скрытую направленность тенденций его развития? <…>

На самом деле нет оснований предполагать, что традиционные парламентские демократии были бы способны указать, как решительно противостоять «самодвижению» технократической цивилизации и постиндустриальному потребительскому обществу; они сами находятся в его подчинении и беспомощны перед ним; только способ, которым они манипулируют человеком, бесконечно более утончен, изыскан и не так жесток, как в посттоталитарной системе.213

Эта риторика в дальнейшем привлечет на голову Гавела бессчетные обвинения в «левачестве». «Пятидесятые и шестидесятые годы в Чехословакии он прошел с усмешкой скептика, никогда не попадаясь на приманки утопий этих эпох. Однако в 1978 году что-то ломается, Гавел оставляет лагерь реалистов и переходит к утопистам», – считает Даниэль Кайзер214.

Тюрьма

Под присмотром «лунохода»

С конца 1977 года натиск режима на диссидентов нарастает. 21 декабря начинается масштабная операция, направленная на то, чтобы как можно больше инакомыслящих покинуло страну.

1 октября посадили Ярослава Шабату. Павлу Ландовскому сломали ногу в драке. Выдавить из Чехословакии удалось уже известных нам андеграундных музыкантов: Милана Главсу, Вратислава Брабенеца, Сватоплука Карасека. Еще сильнее давили на малоизвестных хартистов, и в результате почти три сотни подписантов «Хартии» эмигрировали.