Вацлав Нижинский. Воспоминания

Из-за всех этих происшествий он стал очень нервным. Однажды на репетиции Броня была не совсем здорова и ничего не сказала об этом Вацлаву, но танцевала немного хуже, чем обычно. Вацлав раскритиковал ее, она расплакалась и ушла со сцены. Как только Вацлав вошел в свою уборную, вслед за ним туда зашел Кочетовский, оскорбил его и плюнул перед ним на пол, как русский мужик. Вацлав ничем не ответил на это, только стал еще чуть-чуть бледнее.

Его чувствительной душе было больно от этих ударов: на него нападали со всех сторон, и за что? Теперь я поняла, почему Дягилев отгораживал Вацлава от мира. Возможно, Сергей Павлович в конечном счете был прав. На костюмной репетиции Вацлав понял, что заблуждался — что «Палас» был театром-варьете, очень модным и элегантным, но все-таки варьете. Он не мог нарушить слово, которое дал публике, но не мог и подвести тридцать двух артистов, которые верили в него; и снизить художественный уровень своей балетной труппы для него тоже было невозможно. Он должен был пройти через то тяжелое испытание, которым было для него выступление в «Паласе». На что он не пошел ни за какие деньги, на то он согласился ради верности своим собратьям-артистам и уважения к публике.

В день открытия мистер Вильямс сказал мне, что у Вацлава, похоже, сильный жар, но что он все же ушел в театр. Публика приняла его горячо, но я почти ничего не видела от слез, когда Вацлав показывал свою изящную, изысканную программу после выступления клоуна и перед выступлением популярной певицы из кабаре.

На следующий день нас ждала новая атака противника: Фокин вернулся в Русский балет, и теперь Дягилев убедил его наложить запрет, который не позволял нам ставить «Видение розы». Он снова послужил орудием в могучей руке Дягилева: Сергей Павлович внушил Фокину, что тот должен был в свое время уйти из Русского балета из-за Нижинского.

Вацлав в это время уже не мог стоять на ногах. Я встревожилась и позвонила леди Рипон, а та позвала сэра Альфреда Флиппа и сэра Брюса Портера. Я дала Вацлаву аспирина, поскольку от своих домашних знала, что это лекарство хорошо снимает жар. Но сэр Альфред сказал мне, что я едва не убила Вацлава: у него было «спортивное сердце», и его положение было очень опасным. Вацлаву был очень, очень плохо. Он попытался встать и танцевать, но не смог. Сэр Альфред сам пошел в правление театра «Палас» и объяснил, что случилось. Они, конечно, сказали, что все понимают, и мы посчитали — без сомнения, не потребовав от них гарантий, — будто это подразумевает, что они не станут применять тот пункт контракта, где было сказано, что если он не выступит три вечера подряд, то считается, что он разорвал контракт. Но мы ошиблись: через три дня они объявили, что Вацлав разорвал свой контракт. Это было очень серьезно. Вацлав потратил около двух тысяч фунтов на декорации, костюмы, авторские права, оркестровку и перевозку артистов из России; кроме того, он дал своим тридцати двум артистам гарантию, что будет платить им жалованье в течение года. Основой всего этого был контракт с театром «Палас», который теперь вдруг прекратился. По совету наших друзей я вызвала сэра Джорджа Льюиса и попросила его договориться с театром «Палас» так, чтобы ни одна сторона не потерпела урона. Вацлав был готов заключить это соглашение, но переговоры были прерваны. Возможно, правление «Паласа» осознало, что Нижинский не делает уступок вкусу посетителей театра-варьете, как делала Павлова, — а они, в конце концов, платили ему в пять раз больше.

Вацлав проболел два месяца. Сэр Альфред убедил меня в том, что Вацлав, каким бы сильным он ни выглядел, не из того типа людей, которые могут вынести так много возбуждения и волнения. «Пусть он танцует и отдыхает, но не занимается организацией — никакой административной работы». Вацлав всегда осознавал это — что артист должен жить только для своего искусства. Но теперь перед нами возникла новая трудность. Сэр Джордж Льюис договорился с артистами труппы, они сами пришли к Вацлаву и сказали, что им достаточно тех денег, которые они получили за время репетиций и в виде жалованья, выплаченного за те три дня, когда они танцевали, и просят только оплатить им дорогу обратно в Россию, освобождая Нижинского от обязательств по годичному контракту с ними. Нам всем казалось, что это честно, однако Нижинский ответил отказом. Он сказал: «Они поверили мне. Они не виноваты, что я заболел и мой контракт был разорван. Я подписал обещание заплатить им за год, и я это сделаю». Поэтому Вацлав забрал свои сбережения из Парижского банка и заплатил всем тридцати двум артистам полностью.

Теперь я настояла на том, чтобы Вацлав отдыхал и жил лишь для того, чтобы восстановить свое здоровье. Я смогла убедить его сделать это потому, что уже приближалось время рождения моего ребенка, и Вацлав желал постоянно быть со мной. Мы подолгу гуляли в Ричмонд-парке и, случалось, устраивали пикники в очень красивой сельской местности в Суррее.