Ватутин

— Ну что же, я согласен. Вот только времени нет. Завтра в обед, то бишь уже сегодня, мы убываем. Дел, мама, страшно сказать сколько. Ведь на мне сотни тысяч людей. Если соберутся с утра, то поговорим. А сейчас давайте поспим часок-другой.

Николай Федорович лег на свежую, пахнущую детством холстину и мгновенно заснул, а Вера Ефимовна так и просидела до рассвета, поправляя непокорные вихры и укрывая ноги спящего сына.

Как на селе узнали, что утром сам генерал Ватутин собирает народ, трудно сказать. Но еще до света к избе деда Григория потянулись люди. Стар, млад да женщины составляли на тот момент население Чепухино. Впереди степенно вышагивали два старика — Иван Лыков по прозвищу дед Базар, сосед Ватутиных, и Игнат Балашов — дед Балаш. Наперед стариков все забегала дочь деда Базара Евгеша, подружка Николая Федоровича по детским играм, но Базар, не церемонясь, отгонял ее клюкой. У ворот дома Ватутиных стоял автоматчик-часовой. Во дворе расположились замаскированные штабные машины, тихо гудел движок радиостанции. Автоматчики взвода охраны, бывшие пограничники, способные скрутить любого приблизившегося к штабу, в растерянности наблюдали за собиравшимися людьми.

Дед Базар остановился, не доходя нескольких шагов до ворот, и, показывая свою осведомленность в военных порядках, крикнул часовому:

— Сынок, кликни разводящего! Пущай будют чепухинского генерала. Земляки пришли.

Из дверей выбежал Митя Глушаков. Для этого молодого солдата командующий был больше чем отец. После тяжелого ранения взял его к себе Ватутин и обращался как с родным сыном. В редкие часы затишья читали книги, занимался с юношей математикой, всерьез обещал подготовить к поступлению в институт. Митя отвечал сыновьей любовью. Он не только следил за хозяйством генерала, готовил для него постель, обмундирование, доставал газеты, настраивал радио, затачивал карандаши, но и оберегал сон командующего. В штабе все знали, что, если около закутка командующего на цыпочках ходит Митя, подходить к углу не стоит даже ближайшим помощникам Ватутина.

— Дайте поспать командующему и позавтракать! — крикнул Митя. — Генерал третью ночь на ногах и сегодня лег всего час назад...

— Мы подождем, сынок, — успокоил его дед Базар. — Ты только, как встанет, намекни ему. Сам-то небось здесь командир какой?

Автоматчики дружно рассмеялись, а Митя мгновенно покраснел. Но дед, как бы не замечая смеха, начал объяснять ординарцу родословную командующего и какое отношение к ней имеет он — дед Базар. В разговор моментально ввязались бабы, и скоро около ватутинского дома голосил настоящий птичий базар.

Сколько бы он продолжался, неизвестно, но открылась дверь и выглянул Ватутин, одетый по форме.

— Товарищ Глушаков! — крикнул он. — Прекращайте базар. Прошу гостей в избу.

Через несколько минут изба Ватутиных была буквально набита людьми. В красном углу под иконами, рядом с портретами Сталина и Ворошилова, на краешке лавки притулился виновник торжества.

— Ой, Коля! — не выдержала Евгеша Лыкова. — Блестишь, как угодник, небось не помнишь, как по грибы ходили. Теперь и тронуть тебя опасно...

— Цыц, шалава! — прикрикнул на нее дед Базар. — Что с глупостями лезешь?

— Ничего, ничего, — рассмеялся Ватутин, обнимая женщину. — Помню, Женя, и про грибы и как пели в школьном хоре. Ну как же не помнить подружку жены? Вместе ведь батрачили...

— Вместе, Коля. Только теперь Танюшка — генеральша, а я, как есть, скотница. Где уж нам.

— Цыц! — крикнул дед Балаш. — Ты, Николай Федорович, не слушай ее, дуру. Рази ей понять диспозицию? Вон мы с твоим дедом Григорием по десять лет царю-батюшке отслужили, а даже лычки на погоны не заслужили. Ты же эвон, в полные генералы вышел.

— А помнишь, Николай Федорович, — вмешался дед Базар, — как в армию уходил, я тебе пророчил стать генералом? Сбылось ведь.

— Все помню, дорогие мои, — ответил Ватутин. — Скажите лучше, как горе под немцем мыкали, как думаете восстанавливать колхоз?

— А что говорить? — сразу вступил в разговор дед Базар. — Известное дело, какая может быть жизнь под супостатом. Председателя нашего Щеголева не по-божески кончили. Лютовали над ним долго. Я так и не пойму, как он после таких мук еще жил. Только и просил мучителей расстрелять за селом, чтобы семья не видела. Нашел кого просить. Расстреляли сердешного посреди родного двора, и не токмо семью — все село согнали смотреть. А как наши пришли, так перенесли Щеголева на кладбище. Колхоз, что ж, поднимем. Нам бы скотину какую, то исть лошадок бы.

— Хорошо дед, пришлю трофейных лошадей и трактор. Обещаю...

— Вот за это — спасибо. Вот это по-божески...