Ватутин

Обстановка менялась, и Ставка учла это. Было решено на Курской дуге перейти к жесткой обороне и, прежде чем начать развернутое наступление, измотать вражеские группировки. Для этого Воронежский и Центральный фронты пока должны были в ежедневной упорной обороне вести борьбу за каждый клочок земли, а соседние с ними — Брянский фронт и Западный на севере и Юго-Западный на юге — быть готовыми действовать более решительно. Позади Воронежского и Центрального фронтов размещался еще один фронт — Степной. Ему была поставлена задача помогать своими силами там, где это будет остро необходимо.

В период наступления этих шести фронтов остальные войска — от Белого моря и до Черного — также должны были активизироваться, чтобы не дать гитлеровскому командованию снимать оттуда воинские части и перебрасывать их туда, где развернутся генеральные бои.

Таков был замысел командования. А Ватутин хотел немедля нанести удар по врагу, рассчитывая сразу же смешать все его планы…

Счастливый, полный надежд, летел он на самолете в Москву. Недавно отгремевшая Сталинградская битва, в которой стремительность и внезапность ударов привели к победе, казалась ему лучшим доказательством того, что он прав. Он не сомневался, что получит поддержку, что ему скажут: «Действуй, Ватутин! Желаем удачи!» Но все получилось не так. План его был отклонен, признан ненадежным, рискованным.

Не то чтобы проект Ватутина не содержал в себе здоровой и реальной идеи, просто автор не учел всего, что было известно Ставке. Гитлеровское командование, пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, стянуло на Курский выступ огромное количество войск. К весне 1943 года на Восточном фронте насчитывалось двести пятьдесят семь хорошо вооруженных вражеских дивизий — почти на сто дивизий больше, чем их участвовало в первом наступлении на нашу страну в начале войны. Было очевидно, что противник готов идти на любые потери, лишь бы этим летом одержать победу. Заводы Круппа выпустили новые мощные танки — «тигры», «пантеры», самоходное орудие «Фердинанд». На вооружении гитлеровской армии появился также фауст-патрон, который применялся против танков.

Кроме того, было и еще одно важное обстоятельство, которое учло Верховное Командование и не учел Ватутин. В 1941 году гитлеровцы наступали по всему фронту от севера до юга, тогда как теперь, летом 1943 года, готовились наступать на участках, измеряющихся лишь десятками километров. А это значило, что удар будет необычайно сильный. Можно было принять предложение Ватутина, нанести, говоря военным языком, упреждающий удар, можно было и добиться победы, но какой ценой? Ценой огромных человеческих жертв и огромных потерь в военной технике.

Когда Ватутин поостыл, он сам понял, что был не прав. В конце концов, план, в котором сказалось присущее Ватутину желание действовать, наступать на противника в любой, даже самой сложной обстановке, находился в противоречии с его же собственным постоянным стремлением добиваться победы с наименьшими потерями. Он увлекся, думал только о своем участке фронта и забыл, что кроме наступления есть еще и другие, не менее могучие формы борьбы. И применять их надо так же искусно и смело, как и наступление.

Эта неудача с планом заставила его серьезно поразмыслить. Много он пережил, многое испытал, многому научился, но, видимо, главное всегда впереди. Опыт прошлого важен, но не менее важно учитывать, что требует нынешний и что потребует завтрашний день.

Ну что ж, за работу! Сегодня он обещал приехать в армию Чистякова, там проводятся совместные учения пехоты и танкистов.

Ватутин взглянул на часы и тряхнул головой, прогоняя беспокойные мысли.

Пора! Надо ехать!..

На пыльной деревенской улице его уже поджидала машина.

2

Рокоча моторами, танки выползали из-за рощи и, подминая рожь, самосевом покрывшую поле, двинулись к широкому крутому холму, у вершины которого проходила причудливо изогнутая линия окопов, пулеметных гнезд, траншей.

Ватутин с опушки рощи наблюдал в бинокль за учебной атакой и изредка обменивался впечатлениями с окружавшими его генералами.

Командующий гвардейской армией генерал-лейтенант Иван Михайлович Чистяков, широкоплечий, осанистый и совсем еще молодой, внимательно и спокойно, почти не прибегая к биноклю, тоже следил за атакой. Время от времени он одобрительно покачивал головой, как будто хотел сказать: «Так! Именно так! Славно!..».

Сдвинув брови и сжав кулаки, смотрел на свои машины командующий танковым соединением генерал Катуков. Невдалеке от него, в развилке старого дерева, примостился радист с небольшой радиостанцией. Пользуясь условным кодом, он по радио передавал распоряжения Катукова танкистам. А генерал-майор Ястребов, командир той самой стрелковой дивизии, окопы которой штурмовали сейчас танки, ревниво и настороженно прислушивался к распоряжениям Катукова. Лицо Ястребова, худощавое и коричневое от загара, пересеченное от виска к подбородку глубоким белым шрамом (след осколка, ранившего его под Брестом в памятное воскресное утро 22 июня), выражало то тревогу, то радость, то досаду.