Ватутин

Ватутин искоса поглядывал на Корнева. Тот шагал неловко — приподняв плечи и напряженно вглядываясь в темноту. И трудно было представить себе, что этот сутуловатый, немолодой и неуверенно двигающийся в сумраке человек только что просил разрешить ему переправиться на ту сторону на первой же партии лодок и плотов. Ватутин не разрешил. В ответ Корнев только молча приложил руку к козырьку. Но было видно, что отказ огорчил и обидел его.

В эту ночь в полку Федоренко вступили в партию двести семьдесят бойцов и офицеров. Уже стало славной традицией, что перед ответственным боем поток заявлений с просьбой о приеме в партию увеличивается.

Ватутин знал, что полк Федоренко идет в новое сражение, знал, что это очень трудно, но понимал, что предоставить войскам отдых не может. Если руку, занесенную для удара, остановить, удар потеряет силу.

Прислушиваясь к движению на берегу, к негромкой команде офицеров, к сдержанному говору солдат, что вязали плоты или подтаскивали к воде ящики с патронами, минометы, мины, пулеметы, он с волнением ждал минуты, когда первый отряд двинется через Днепр.

В темноте за кустами тюкал топор, трещали сучья, скрипел под тяжелыми сапогами песок. Бледный свет вражеских ракет путался в ветвях, застревал в них, не проникая в глубину.

— Ух, курить до дьявола хочется! — сказал чей-го хрипловатый голос за кустами. — Товарищ старший, можно… в рукав?

— Ни, друже, подожди трохи, а то пулю в рот получишь.

— А я ее проглочу! — ответил солдат.

В кустах засмеялись.

Ватутину показался знакомым голос человека, которого называли старшим. Где он его слышал?.. Ах да, там, на дороге, у сожженной хаты. Петро Дробот… И Ватутин остановился, прислушиваясь.

— У, хвороба тебе в печенку! — вдруг выругался кто-то, возившийся у самой воды. — Шо ты мене толкаешь? Обережно! Хиба тут лужа? Тут Днипро, чи ты не бачишь!..

— Бачу! Бачу! — передразнил сердитый голос. — Ни черта я не бачу!.. Заноси правей, правей заноси, говорю… Руби сучья!

Застучали топоры.

— Покурить бы! — опять протянул тот же хрипловатый голос. — Товарищ старший сержант, я же в рукав… Хотите, наземь лягу?.. Только затянуться разок! Душа ноет.

— А ты заховай свою душу, друже!

— Не могу… Терпения нет!

В кустах чиркнула спичка.

В ту же секунду послышался короткий мягкий удар — очевидно, кто-то выбил спичку из руки, и она мгновенно погасла. Раздался взрыв возмущенных голосов, но их перекрыл голос старшего сержанта:

— Та ты разумиешь, що ты робишь, Яхлаков?! У тебя разум есть?

— Есть, — буркнул Яхлаков. — Самому хватит и другим останется…

— Тю, разум! — крикнул еще один голос. — Не голова у него, а гарбуз!

— Надо лейтенанту доложить!

— Чего докладывать! Всыпать ему, и все!

— А вы не грозитесь, не боюсь!.. Дальше переднего края не пошлют…

— То правда, що не пошлють, — сказал старший сержант Петро Дробот. — А як пошлють, то ми вас з собою не визьмемо.

От презрения он даже перешел с Яхлаковым на «вы».

— Куда это не возьмете?

— А на той берег… Доверия у нас к вам нема. Разумиете?

— Правильно, товарищ старший сержант! Пусть катится к филькиному дядьке…

— Отправить его отсюда подальше. Трус он!

— Это я-то трус! Кто сказал?

— Я сказал.

— Да я!..

— Чего орешь! Не пойдешь ты с нами… Ясно тебе говорят: доверия нет! И довольно!

— Да у меня орден и три медали «За отвагу». Да я, может, пять «языков» привел!.. Да я… — Яхлаков захлебнулся от чувства горькой обиды.

— Горазд! А ну идить с тими вашими медалями до лейтенанта и доложите ему, шо ви приказ порушили, — сказал старший сержант Дробот. — Хай вин виришае, що з вами треба робити…

Солдаты замолчали.

— Молодец! — тихо сказал Ватутин командирам. — Здорово он его!..

— Ну, шо ви стоите, як та дубина на огороде? Идите себе! — опять донесся из кустов строгий голос старшего сержанта.

— Да что вы, ребята, на самом-то деле? — уже просяще заговорил Яхлаков, видимо сдавая позиции. — Я в разведке, у самых немецких постов, и то курил. Перед немцем кланяться заставляете!

— Ладно, будет врать! Иди!

— Ребята! Ну, чего вы? Ну, не буду курить, ежели так…

— Это ты лейтенанту объясняй.

— Да ну, ребята, чего ж вы на самом-то деле! — Голос Яхлакова стал обиженным и жалобным. — Как с врагом…

— Ты и есть враг, когда Гитлеру огнем сигналы даешь!..

Браня Яхлакова на все корки, солдаты не переставали работать. Стучали топоры и молотки, ударялись друг о друга бревна.

— А ну, хлопцы, перестаньте з ним балакать! — сказал Дробот. — Чувахин, визьми у Яхлакова топор!.. Хай соби иде до лейтенанта.

— Ребята, а ребята! — продолжал упрашивать Яхлаков.

— Заплакал! Маленький!..

— Ему бы соску да бутыль с первачом.

— Ты комсомолец, Яхлаков?

— Комсомолец.

— Зря. Выгнать надо. И выгоним…

— Ребята!..

— Заладил: «Ребята, ребята!» Иди отсюдова! Не мешай…

— Ребята, да ведь я, ей-богу, не буду больше!.. Пусть у меня…

В кустах примолкли. Очевидно, солдаты, сорвав первую злость, не могли уже с прежней суровостью гнать Яхлакова.

— Значит, осознал? — помолчав, спросил его старший сержант.

— Осознал.

— Совсем осознал?

— Совсем.

— Ну, дивись!.. Чувахин, отдай ему топор!..