Вавилон

– Да, Киру. Я только что получил донесение из главного стана наших лазутчиков. Кир стягивает свою армию на севере от Мидийской стены. По неизвестной причине он вдруг отдал приказ об осаде стены Навуходоносора. Должно быть, обрушится на нее всей своей мощью. Он не подозревает, что одного удара мотыги достаточно, чтоб затопить все пространство к югу от Мидийской стены. Образуется огромное озеро, и персидские солдаты потонут в нем, словно крысы. Кроме того, там его уже ждет наше войско, хотя я убежден, что в период летнего зноя Кир штурма не начнет. Но даже если он и прорвет мидийские укрепления, ему не победить, пока он не овладеет Вавилоном, а на Вавилоне персы обломают зубы. Я готов к тяжелой и длительной войне.

– Да помогут тебе боги, господин!

– О, если б только меня не угнетали пороки, гнездящиеся в этом дворце! Всякий раз я хочу стать выше их, а они снова тянут меня вниз, засасывая в грязь, в болото. Мне нечего от тебя таить, ты знаешь наш дом с малых лет. Благородная Телкиза, после царицы первая госпожа в Вавилонии, все чаще забывает о своем сане.

Склонив голову, Киру молча выслушал это признание. О похождениях Телкизы он знал много больше, чем его господин. И тоже находил, что Набусардару благоразумнее покинуть Вечный город и до победы над Киром оставаться среди солдат. Жизнь во дворце Телкизы лишала его покоя, и Киру радовался тому, что после длительного пребывания в Вавилоне его господин наконец переменит обстановку и уедет в Борсиппу. Киру был счастлив, когда ему доводилось жить бок о бок с Набусардаром, но теперь желал, чтобы Набусардар возможно дольше задержался в Борсиппе, так как этого требовало душевное состояние его повелителя.

Получив разрешение уйти, Киру еще спросил напоследок, когда господин предполагает вернуться, чтобы все приготовить к его приезду.

– Не знаю, мой верный Киру, – ответил Набусардар, – там видно будет. У меня, кроме воинских, есть еще и другие дела.

При этом он думал о Нанаи, которую в его отсутствие приглашенные учителя должны были воспитать, обогатить познаниями и подготовить к совместной жизни с великим Набусардаром. Знойный август он предполагал провести под благодатной сенью своего борсиппского владения, наслаждаясь любовью Нанаи. Быть может, на сей раз она не будет строптива и примет его, как цветы принимают росу на рассвете, чтобы достало сил прожить до скончания дней.

Нанаи томилась в стенах борсиппского дворца, словно птица в золотой клетке.

С тех пор как старого Гамадана бросили в эсагильскую темницу, ничто не могло ее утешить. Ходили слухи, будто отца собираются судить, как судили некогда дядю Синиба, и, хотя Идин-Амуррум с Сурмой оберегали его жизнь, Нанаи не покидала гнетущая тревога.

К тому же нет-нет да и вспомнится приволье родной деревни, которому она радовалась еще совсем недавно. Девушка была теперь как ласточка со связанными крыльями, тоскующая по бескрайним просторам лучезарного неба. Ей недоставало отливающего голубизной воздуха в полевых ложбинах; она тосковала, лишившись возможности мечтать, вглядываясь в темные глубины ночи с порога родного дома. Там все было полнокровнее, красивей, все было исполнено надежды, добрых надежд. Там и рассвет начинался веселее, и сумерки опускались на землю покойнее. Все, все там было по-другому.

А борсиппский дворец – золотая клетка среди благоуханных ветвей – не многим отличается от темницы. Тоскливая темница с мраморными и алебастровыми стенами!

– Чья-то невидимая рука вселяет и в меня эту тоску, – жаловалась девушка Теке, задумчиво следя, как рабыня сматывает пряжу, которую Нанаи держала на расставленных руках. Пряжу надо было смотать в клубки и отнести дворцовым рукодельницам, которые вышивают новые материи и одежду.

Тека проворно шевелит руками и нет-нет да взглянет ласково в печальное лицо Нанаи. Ей хотелось бы развеять ее грусть, да не знает она, с чего начать.

Но доброе слово у нее всегда наготове:

– Вернется Непобедимый, и в золотой клетке другая жизнь начнется, попомнишь мое слово. Уж он наверняка вызволит твоего отца и тоже поселит его во дворце. Я-то знаю, что тебе недостает ласки. Ведь росла ты без матери, без материнской любви.

– Не верю я, чтоб Непобедимый теперь вернулся… Скорее всего, он останется в Вавилоне, пока не начнется война. А тогда уж надежда на его приезд и вовсе плоха. Но я все бы стерпела, если б не мучили меня эти страшные темницы. Быть может, отца мне Набусардар и вернет, но есть ли надежда, что он изменит к лучшему участь того, чья жизнь угасает в здешнем подземелье под моими окнами? Мне чудится, я слышу его дыхание, его произнесенные шепотом слова. Когда я сижу в комнате одна, в ушах у меня отдаются его крадущиеся шаги. Когда засыпаю, чувствую, что он касается моего лба холодными пальцами. Холодными, окоченевшими в студеном подземелье. Он часто приходит ко мне во сне и говорит: «Долго я этого не вынесу. Приди и спаси меня. Ты должна спасти мне жизнь, ведь когда-то я спас тебя».