Вавилон

– Ни в ком из вас я не нуждаюсь больше. – Телкиза отстранила веером его лицо. – Я хотела взглянуть на урожай и вижу, что пора начинать жатву.

При этом Телкиза, давая понять, что она сердита, умышленно смотрела вдаль, где волновались, меняя окраску, и одуряюще пахли спелые хлеба. Нарочно смотрела на жнецов и жниц. Взгляд ее задержался на хорошенькой девушке, подбиравшей колоски на стерне. Телкиза коснулась пальцами своего лица, на котором смертоносный август оставил две глубокие морщины.

Ей стало жаль себя; судорожно стиснув пальцы, будто срывая колючий цветок чертополоха, она велела возвращаться домой.

Но, миновав пшеничные поля, Телкиза вдруг передумала и приказала повернуть к Муджалибе.

Там она велела доложить о себе Валтасару. Она хотела обратить внимание царя на дочь Гамадана. Зная, что Набусардар собирается взять Нанаи в жены и хочет испросить для нее благородный титул, Телкиза задалась целью помешать этому, а заодно привлечь внимание царя к Нанаи, убедить его отнять Нанаи у Набусардара, пользуясь правом властелина и первого после богов человека в государстве.

В этот день Валтасар собирался проведать томившуюся в темнице Дарию, дочь скифского князя Сириуша, по-прежнему отвергавшую его. Потеряв терпение, он пригрозил ей смертью. Но, оставаясь наедине, тосковал по ней и, измученный каждодневными заботами, вновь искал утешения в ее обществе. Что поделать – царь, владыка обширных земель, Валтасар оставался человеком со всеми присущими ему слабостями, переживаниями и тревогой. Особенно мучительны были для него ночи, он ни на секунду не мог сомкнуть глаз. Его поили отварами из всевозможных трав, прикладывали ко лбу янтарь, чтобы рассеять тягостные думы. Было решено даже пригласить лекарей из Египта и Греции. Для посвященных не было тайной, что в иные ночи, когда у его ложа бодрствовала скифка, царь спал глубоким сном. Но Валтасар хотел ее любви. И чем дольше упорствовала она, тем настойчивее домогался ее царь. Болезненное упрямство было свойственно его натуре, равно как крайняя неуравновешенность и вспыльчивость. Во время очередной вспышки он велел заточить Дарию в темницу. Но когда в бессонные ночи его все более изводил давний страх за свою жизнь – Валтасар опасался, что его убьют во сне, – он приказал отпереть двери темницы. Однако Дария не пожелала ее покинуть, а Валтасару не хотелось прибегать к насилию; в данном случае оно было бессмысленно. И он отправился к ней собственной персоной, чтобы самолично посулить прощение и уговорить вернуться в его покои.

Телкиза на дворе подстерегла окруженного телохранителями царя, но, выслушав ее краем уха, Валтасар не придал значения ее словам.

– Я поразмыслю над этим, сейчас мне недосуг, – ответил он Телкизе.

Телкиза дрогнула, пальцы ее сжались, и крашеные зеленые ногти впились в ладони. Приложив развернутый веер к груди, склонясь перед Валтасаром в глубоком поклоне, Телкиза слала ему вслед самые страшные проклятия. Расстроенная, удалилась она из Муджалибы.

Тем временем Валтасар приказал отпереть двери темницы, где до сих пор томился пророк Даниил.

Заскрежетали ключи, стража распахнула дверь, и откуда-то из глубины донеслись звуки песни, той самой, которую напевала Дария, еще живя во дворце. Он вспомнил выражение ее серо-голубых глаз, ресницы, брови и кудри цвета темной глины. Недаром ему всегда казалось, что, когда она рядом, все вокруг благоухает воздухом и землею. А ведь человеку, даже если он царь, приятно глядеть в девичьи глаза, в небесную синь, отрадно гладить девичьи кудри, в которых ожил цвет земли.

Валтасар смешался, но тотчас решительно вошел в келью, освещенную слабым пламенем каганца.

Сидя на глиняной скамье, Дария пела. Она услышала шаги вошедшего, но не обернулась. Ей это было безразлично. Она пела, и звуки ее песни через распахнутую дверь улетали на волю.

Валтасар дал стражникам знак удалиться и притворить за собою дверь.

Оставшись с Дарией наедине, он на удивление миролюбиво проговорил:

– К тебе пожаловал царь!

Она поднялась и приветствовала его наклоном головы.

– Надеюсь, ты не разучилась говорить? – спросил он, повышая голос.

– Ты ведь слышал, что я пою, к чему же спрашивать?

– Тогда отвечай, как подобает отвечать царю.

– Мне нечего больше сказать владыке Халдейского царства.

– Ты даже не желаешь просить о помиловании? А я затем и пришел, чтобы дать тебе возможность высказать свою просьбу.

– Вижу, государь, тебе жаль отправлять меня в царство теней, не отважился ты исполнить свою угрозу. Царю пристало быть решительным.

– Разве я не решителен? – приосанился царь, задетый ее словами. – Я могу казнить тебя, но могу и помиловать. Я знаю, сама ты не попросишь о снисхождении, вот я и пришел к тебе сам, я, царь Вавилонии. Подумай обо всем хорошенько. Ты еще можешь спасти себе жизнь, дорогую и бесценную.

Произнеся последние слова, он даже причмокнул.

– Ты пожаловал ко мне в темницу, чтобы сказать об этом? Но я повторяла и повторяю только, что уже тысячи раз ты слышал из моих уст.

– Ах, так? – Гнев и отчаяние прозвучали в его голосе.