Вавилон — 17. Нова. Падение башен

— Послушайте, мистер Ноник, я понимаю, что для вас это не имеет никакого значения, но послушайте. Вы молоды, и вы потеряли… — Он слышал ее сквозь туман боли. — Но все мы, в той или иной степени, что-то теряем. Я бы не стала этого говорить, если бы не было того, что случилось месяц назад… и минуты, когда мы все внезапно узнали друг друга. Тогда я догадалась, что очень многие говорили то, чего никогда бы не сказали в нормальном состоянии. Но вы молоды. Многие теряют тех, кого любят… Все, кто видел вас обоих, знали, что вы ее любите. Но вы будете жить… У меня была племянница, которую я любила, как дочь. Ее мать умерла. Они обе были акробатками. Четыре года назад племянница моя исчезла, и я ее с тех пор не видела. Я потеряла ее, а она жила у меня с девяти лет. Но я живу.

— Нет, — сказал он, качая головой. — Нет.

— Да. И вы будете жить. В том случае, если мы доставим вас в Медицинский центр. — И вдруг отчаяние, которое она старалась не выдать в голосе, не показать Валу, вырвалось наружу. — Зачем они сделали такое? Зачем? Как они могли сделать это сейчас, после той минуты, когда мы все узнали?

— По той же причине, по какой они делали это и раньше, — сказал он. — Как и вы, они попались в ловушку в тот яркий миг, когда узнали свою судьбу. Но они не возьмут меня, не возьмут!

— О чем вы говорите?

— Они никогда не найдут меня. Никогда!

Он бросился вперед и скатился по нескольким ступеням лестницы, но ухватился за перила и пошел. Она побежала за ним.

— Мистер Ноник, вам нужен врач!

Он остановился в дверях, голый, отрицательно покачал головой.

— Они никогда не найдут меня, — прошептал он еще раз и исчез за дверью.

Она вышла, но не увидела его. Улица была пуста. Тогда она нашла полицейского, привела его в дом и рассказала все, что случилось.

Двойное солнце сияло на белом песке города.

— Когда прибудут агенты с Земли? — спросил кто-то.

— Как только найдут те три документа, — ответил Тройной Голос, — …если они еще живы.

Пахнущий озоном ветер погнал белую пыль по склону дюны, переменчивый лик пустыни снова преобразился, и единственной стабильной точкой в ней оставался город.

Недалеко от центра Торона старый рыботорговец сидел у себя на балконе, глядя на дворцовые башни и на дощатые дома Адского Котла.

— Кли!

— Да, папа?

— Ты уверена, что хочешь этого? В Торомоне ты, как ученый, пользовалась большим почетом. Я никогда не говорил тебе об этом, но я очень горжусь тобой.

— Спасибо, папа, но мы с Рольфом не намерены прекращать научные изыскания. Мне нужно закончить свою общую теорию поля, а он будет работать над новым историческим исследованием.

— Ну, ладно, зови его сюда.

Она ушла в дом и тут же вернулась, держа за руку высокого мужчину. Они остановились у мраморного стола, за которым сидел Кошер.

— Рольф Катэм, вы хотите жениться на моей дочери Кли Кошер?

— Да! — твердо ответил Катэм.

— Почему?

Катэм слегка повернул голову, и свет заиграл на прозрачном пластике его щеки. Та часть его лица, что была живой плотью, улыбнулась, и от этого прямой взгляд Кошера заколебался.

— Это не честный вопрос, — смутился Кошер. — Не знаю… после той минуты, когда мы все… ну, вы знаете. Потом я догадался, что многие слышали, спрашивали и даже отвечали не так, как было принято.

Смутился, подумала Кли. Почему он говорит со смущением о мгновении всеобщего контакта, которым был отмечен конец войны? Она надеялась, что отец будет другим. Он смутился не от того, что увидел, а от новизны ситуации.

— Отчего же? Это вполне честный вопрос, — ответил Катэм. — В какой-то мере он продиктован тем, что мы увидели в ту минуту.

Катэм говорил без страха. Это была одна из причин, по которой она любила его.

— Потому, что мы знаем работу друг друга. И потому, что в ту минуту мы узнали мозг друг друга. И теперь это знание послужит нам обоим, как сердцу, так и духу.

— Ладно, женитесь, — сказал Кошер, — но…

Кли и Рольф переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Но почему вы хотите уехать?

Их лица сразу вытянулись, они снова посмотрели на старика.

— Кли, — сказал Кошер, — ты так долго была вдали от меня. Пока ты была девочкой, ты была со мной. А потом надолго уехала в Островной университет, а затем захотела жить одна, и я разрешил тебе. А теперь вы оба снова хотите уехать, и на этот раз ты даже отказываешься сказать мне, куда вы едете. — Он помолчал. — Конечно, вы можете это сделать, тебе двадцать восемь лет, ты взрослая женщина. Как я могу удержать тебя? Только, Кли… не знаю, как сказать… Я уже потерял сына… я не хочу потерять и дочь…..

— Папа… — начала она.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Кли. Но даже если бы твой брат Джон был жив, — а все говорит за то, что он умер, — если бы он был жив и прямо сейчас пришел сюда, для меня он все равно умер. После того, что он сделал, он должен был умереть.

— Папа, не надо так говорить! Джон сделал глупость, сделал неумело, по-детски. Он был неуклюжим мальчишкой в то время… и заплатил за свой проступок.