Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Мозг не сумасшедший, сказали они. Эта рука, – он поднял левую, – убить четырех человек за три дня. Эта рука, – он поднял правую, – убить семерых. Взорвать термитом четыре здания. Нога, – он ударил по левой, – пробить голову охраннику в банке «Телехрон». Там было много денег. Все не унести. Брать немного – примерно четыреста тысяч кредитов.

– Ты украл из «Телехрона» четыреста тысяч кредитов!

– Три дня, одиннадцать человек, четыре здания – всё за четыреста тысяч кредитов. Но на Титине, – лицо его исказила гримаса, – было невесело.

– Да уж, наслышана. Долго тебя искали?

– Шесть месяцев.

Ридра присвистнула:

– Снимаю шляпу. Надо же – столько времени прогулять на свободе после ограбления банка! А ты еще и в биотике разбираешься: сделал сложное кесарево сечение, извлек живой плод. В этой голове кое-что есть.

– Врачи говорят, мозг не глупый.

– Послушай, нам с тобой надо поговорить. Но сперва я должна научить… мозг одной вещи.

– Какой?

– Что такое «я» и «ты». Ты ведь слышишь эти слова по сто раз на дню. Неужели неинтересно, что они значат?

– Зачем? Обычно понятно и без них.

– А поговори на языке, на котором ты говорил в детстве.

– Нет.

– Почему? Может, я что-то о нем знаю.

– Врачи говорят, с мозгом что-то не так.

– Хм. А что именно, не сказали?

– Афазия, алексия, амнезия.

– Да уж, целый букет, – нахмурилась она. – Это случилось до или после ограбления?

– До.

Она попыталась подытожить:

– То есть с тобой что-то произошло, из-за чего ты потерял память и не мог ни говорить, ни читать. И после этого первым делом ты ограбил банк «Телехрон». Кстати, какой именно?

– На Рее-четыре.

– А, маленький. Но все равно. И потом ты еще полгода скрывался. Нет мыслей насчет того, что было до потери памяти?

Мясник пожал плечами.

– Они наверняка проверили версию, что ты работал на кого-то под гипнотиками… Не знаешь, на каком языке ты говорил раньше? Видимо, сейчас в твоей речи отражается как раз этот прежний язык. Иначе ты бы уже разобрался с «я» и «ты», перенял бы у других.

– Почему эти звуки должны что-то значить?

– Потому что ты задал вопрос, но я не могу на него ответить, если ты их не понимаешь.

– Нет. – В его голосе послышалось смущение. – Ответ есть. Просто слова ответа должны быть проще.

– Мясник, есть такие понятия, которые выражаются в определенных словах. Если ты не знаешь слов, ты не владеешь понятиями. А если ты не владеешь понятиями, то не получаешь и ответа.

– Три раза слово «ты», да? И все равно ничего неясного. И «ты» ничего не значит.

Она вздохнула:

– Это потому, что я использовала это слово в фатической функции, как бы по привычке, без смыслового наполнения… просто как оборот речи. Слушай, я задала тебе вопрос, на который ты не смог ответить.

Мясник нахмурился.

– Видишь, ты не можешь понять, что я сейчас сказала, если не знаешь значения этих слов. Язык лучше всего учить со слуха. Так что слушай. Когда ты, – она указала на него, – сказал мне, – она указала на себя, – «Зная, какие корабли уничтожать, и корабли уничтожены. Теперь идти по Драконову Языку, „Джебель“ пройдет по Драконову Языку», кулак дважды, – она дотронулась до его левой руки, – ударил в грудь.

Она подняла его руку к груди. Кожа была гладкая и прохладная на ощупь.

– Этот кулак пытался что-то выразить. А если бы ты сказал «я», не пришлось бы стучать кулаком. На самом деле ты хотел сказать: «Ты знала, какие корабли уничтожать, и я уничтожил эти корабли. Ты хочешь идти по Драконову Языку, я проведу „Джебель“ по Драконову Языку».

– Да, кулак что-то выразить.

– Вот видишь: иногда ты хочешь что-то сказать, но у тебя нет в голове нужного понятия, а для нужного понятия нет слова. В начале было слово. Так это когда-то объясняли. Пока что-то не названо, его не существует. А ведь мозгу нужно, чтобы оно существовало, иначе бы ты не хлопал себя в грудь и не бил кулаком в ладонь. Мозг хочет, чтобы оно существовало, так давай я научу тебя этому слову.

Тяжелая сосредоточенность на его лице стала еще мрачнее. В эту секунду туман рассеялся. В усыпанной звездами черноте поблескивала какая-то хлипкая на вид конструкция. Они подошли к сенсорному порту, который работал на частотах близких к обычному видимому свету.

– Там, – сказал Мясник, – инопланетный корабль.

– Он с Сирибии-четыре. Они дружественны Альянсу.

Мясник удивился, что Ридра их узнала.

– Очень странный корабль.

– Да, по нашим меркам выглядит забавно. Тарик ведь не знал, откуда он?

Мясник покачал головой.

– Я таких с детства не видела. С тех пор как в Совет внешних миров прилетала делегация с Сирибии. Моя мама там работала переводчицей. – Рассматривая корабль, она облокотилась на поручень. – Так трясется, кажется: вот-вот развалится. И не скажешь, что такая штука вообще может летать и совершать гиперстатические прыжки. А вот может.

– У них есть это слово, «я»?

– На самом деле у них целых три формы: «я-холоднее-шести-градусов-Цельсия», «я-между-шестью-и-девяноста-тремя-градусами-Цельсия» и «я-горячее-девяноста-трех».

У Мясника на лице изобразился вопрос.