Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Это связано с репродуктивными процессами, – объяснила Ридра. – Когда температура ниже шести градусов, они стерильны. Зачать могут только между шестью и девяноста тремя, но, чтобы родить, им надо быть горячее девяноста трех.

Сирибийский корабль проплывал по экрану, как растрепанный пучок перьев.

– Давай объясню по-другому. Летать по галактикам умеют девять видов существ, каждый из них по численности не уступает людям. Технологический уровень и сложность экономического устройства у них вполне как у нас. Семь участвуют в той же войне, что и мы. И несмотря на это, мы почти не встречаемся с ними, как и они с нами и друг с другом; контакты бывают так редко, что даже опытный космолетчик вроде Тарика не может опознать их корабли. Как думаешь, почему?

– Почему?

– Показатель коммуникативной совместимости чрезвычайно низкий. Взять тех же сирибийцев: им хватает знаний, чтобы летать между звездами на своих трехжелточных яйцах в мешочек, но при этом у них нет слова «дом», «жилище». «Мы должны защищать наши семьи и наши дома». Когда в Совете внешних миров готовили проект договора с сирибийцами, на то, чтобы выговорить это предложение на сирибийском, ушло сорок пять минут. Вся их культура основана на тепле и температурных изменениях. Нам еще повезло, что они знали, что такое семья: у них единственных, кроме людей, есть семьи. Но, чтобы передать идею дома, пришлось описывать… «некое огороженное пространство, которое поддерживает температуру, отличную от температуры окружающей среды на столько-то градусов, которое создает комфортные условия обитания для существ с постоянной температурой тела девяносто восемь и шесть по Фаренгейту, которое способно понижать температуру в течение жаркого времени года и повышать – в течение холодного времени года; место, где органические продукты питания можно охлаждать и тем самым сохранять впрок или нагревать до температуры, значительно превышающей точку кипения воды, чтобы таким образом удовлетворять вкусовые предпочтения обитателей, которые в силу традиций, сложившихся на протяжении миллионов жарких и холодных сезонов, привыкли прибегать к подобным устройствам изменения температуры…», и так далее, и тому подобное. В итоге можно хоть как-то дать им понять, что такое «дом» и почему его стоит защищать. Зато дай им схему вентиляции или центрального отопления – и понимание гарантировано. Есть огромный комплекс переработки солнечной энергии, который обеспечивает электричеством весь Совет. Одно только оборудование обогрева и охлаждения там занимает места больше, чем есть на «Джебеле». Так вот, один сирибиец может проползти по всему комплексу и описать его сородичу, который никогда там не был, и этот второй может построить точную копию даже со стенами такого же цвета (на самом деле был прецедент: они решили, что один контур там интересно устроен, и захотели сами испытать такой же); описать так, что будет ясно, где находится какая деталь и какого она размера, в общем, описать все-все-все – в девяти словах. Причем довольно коротких.

Мясник отрицательно покачал головой:

– Нет. Комплекс переработки солнечной энергии слишком сложный. Эти руки разбирать такой недавно. Слишком большой. Не…

– Да, Мясник. Девять слов. На английском пришлось бы написать две книги с кучей чертежей и перечнями электротехнических и архитектурных параметров. А у них есть девять подходящих слов. Которых нет у нас.

– Невозможно.

– А это возможно? – Она показала на сирибийский корабль. – Но оно есть и летает.

Она увидела, как высокоразвитый, но увечный мозг погрузился в раздумье.

– Если есть правильные слова, – продолжила Ридра, – все происходит быстрее и легче.

Помолчав, он спросил:

– Что такое я?

– Во-первых, это очень важная вещь, – улыбнулась она. – Гораздо важнее всего остального. Мозг готов списать в утиль много чего, лишь бы жило «я». Потому что мозг – это часть «я». Книга – она, Вселенная – она, корабль – он, Тарик – он, но я, как ты, наверное, заметил, – это я.

Мясник кивнул:

– Да, но что я такое?

На экран набежал туман, смазав очертания звезд и сирибийского корабля.

– На этот вопрос можешь ответить только ты.

– Ты, наверное, тоже очень важная, – задумчиво проговорил Мясник. – Мозг слышал, что ты такая.

– Умница!

Вдруг он прикоснулся правой рукой к ее щеке. Петушиная шпора слегка задела ее нижнюю губу.

– Ты и я, – сказал Мясник, наклоняясь к ней. – Больше здесь никого нет. Только ты и я. Но кто есть кто?

Она кивнула (щека потерлась о его пальцы):

– Ты начинаешь понимать.

Грудь его была на ощупь прохладная, от лежащей на щеке руки шло тепло. Она накрыла его руку своей:

– Иногда ты меня пугаешь.

– Меня – это я, правильно? – спросил Мясник. – Разница только морфологическая? Мозг уже раньше это понять. Почему ты меня пугает?

– Пугаешь. Опять морфология. Ты меня пугаешь, Мясник, потому что ты грабишь банки и втыкаешь людям в глаза рукоятки ножей!

– Ты так делаешь? – на мгновение удивился он. – Хотя да, делаешь. Ты забыл.

– Но я не забыла.

– Почему это пугает я? Точнее, меня.