Вавилон

Он старался, чтобы совесть не мучила его. Гермес никуда не собирался уходить. Всегда будут битвы. Они все будут ждать, когда Робин будет готов присоединиться к ним, он был уверен. И он ничего не сможет сделать для Гермеса, если тот не останется в экосистеме Вавилона. Гриффин сам сказал, что им нужны люди изнутри. Разве это не достаточная причина, чтобы оставаться там, где он есть?

Тем временем шли экзамены третьего курса. В Оксфорде экзамены в конце года были весьма торжественным событием. До последних лет предыдущего века экзамены viva voce — устные опросы, проводимые публично для толпы зрителей, — были нормой, хотя к началу 1830-х годов обычная степень бакалавра требовала только пяти письменных экзаменов и одного экзамена viva voce на том основании, что устные ответы слишком трудно объективно оценить и, кроме того, они были излишне суровыми. К 1836 году зрителей на vivas больше не пускали, и горожане лишились прекрасного источника ежегодного развлечения.

Вместо этого группе Робина сказали, что их ожидает трехчасовой экзамен по эссе на каждом из изучаемых языков, трехчасовой экзамен по этимологии, экзамен по теории перевода и тест по обработке серебра. Они не могли остаться в Вавилоне, если проваливали любой из экзаменов по языку или теории, а если они проваливали тест по обработке серебра, то не могли в будущем работать на восьмом этаже*.

Экзамен viva voce проводился перед комиссией из трех профессоров во главе с профессором Плэйфером, который был печально известным жестким экзаменатором и, по слухам, каждый год доводил до слез как минимум двух студентов. «Балдердаш, — медленно произносил он, — это слово обозначало проклятый коктейль, который создавали бармены, когда в конце вечера у них почти заканчивались все напитки. Эль, вино, сидр, молоко — они заливали все это и надеялись, что их посетители не будут возражать, ведь, в конце концов, цель была просто напиться. Но это Оксфордский университет, а не таверна «Турф» после полуночи, и нам нужно что-то более освещающее, чем пьянство. Не хотите ли попробовать еще раз?»

Время, казавшееся бесконечным на первом и втором курсах, теперь быстро бежало по песочным часам. Они больше не могли откладывать чтение, чтобы поваляться на берегу реки, полагая, что позже всегда будет возможность наверстать упущенное. Экзамены были через пять недель, потом через четыре, потом через три. Когда заканчивался семестр Троицы, последний день занятий должен был увенчаться золотым днем, десертами, кордиалом из бузины и катанием на лодке по реке Червелл. Но как только колокола прозвенели в четыре, они собрали свои книги и прямо из класса профессора Крафт отправились в одну из учебных комнат на пятом этаже, где каждый день в течение следующих тринадцати дней они сидели, уткнувшись в словари, переводы и списки лексики, пока у них не запульсировали виски.

Действуя из щедрости, а может быть, из садизма, преподаватели Вавилона предоставили экзаменуемым набор серебряных брусков для использования в качестве учебных пособий. На этих брусках была выгравирована пара слов: английское слово meticulous и его латинский предшественник metus, означающий «страх, ужас». Современное слово «дотошный» возникло всего за несколько десятилетий до этого во Франции и означало боязнь допустить ошибку. Эффект баров заключался в том, что они вызывали леденящую душу тревогу всякий раз, когда пользователь допускал ошибку в своей работе.

Рами ненавидел и отказывался их использовать.

— Это не говорит вам, где вы ошиблись, — жаловался он. — Просто хочется блевать без всякой причины.

— Ну, тебе не помешало бы быть более осторожным, — ворчала Летти, возвращая ему помеченное задание. — На этой странице ты сделал по меньшей мере двенадцать ошибок, а твои предложения слишком длинные...

— Они не слишком длинные, они цицероновские.

— Ты не можешь просто оправдать все плохое письмо на том основании, что оно цицероновское...

Рами пренебрежительно махнул рукой.

— Все в порядке, Летти, я написал это за десять минут.

— Но дело не в скорости. Дело в точности...

— Чем больше я делаю, тем больший диапазон возможных вопросов я приобретаю, — сказал Рами. — И это то, к чему мы действительно должны подготовиться. Я не хочу остаться без ответа, когда передо мной будет лежать бумага.