Вавилон

В тот вечер он съел свой ужин, улыбнулся на комплименты миссис Пайпер и разделил бутылку вина с профессором Ловеллом. Обратно в колледж он вернулся другим путем. В следующем месяце он забыл сделать тот же крюк по дороге наверх, но это не имело значения — к тому времени маленькая семья уже уехала.

Надвигающиеся экзамены сделали плохой год ужасным. Ученики Вавилона сдавали два экзамена — один в конце третьего года обучения, другой — на четвертом. Они были распределены по календарю: четвертые курсы сдавали экзамены в середине семестра Хилари, а третьи — до семестра Тринити. В результате, начиная с зимних каникул, настроение в башне полностью менялось. Библиотеки и учебные комнаты были забиты в любое время суток нервными четверокурсниками, которые вздрагивали при каждом вздохе и были готовы убить, если кто-то осмеливался даже шепнуть.

По традиции Вавилон публично объявлял оценки четверокурсников в конце экзаменационного периода. В полдень в пятницу той недели колокол трижды прозвонил по всей башне. Все встали и поспешили вниз, в вестибюль, где выводили клиентов, пришедших после обеда. Профессор Плэйфер стоял на столе в центре комнаты. Он был одет в богато украшенную мантию с пурпурной каймой и держал в руках свиток, который Робин видел только в средневековых иллюминациях. Когда башня была очищена от всех, кто не был связан с факультетом, он прочистил горло и произнес:

— Следующие кандидаты на получение степени сдали квалификационные экзамены с отличием. Мэтью Хаундслоу...

Кто-то в дальнем углу издал громкий вопль.

— Адам Мурхед.

Студент, стоявший впереди, сел на пол посреди вестибюля, закрыв рот обеими руками.

— Это бесчеловечно, — прошептал Рами.

— Очень жестоко и необычно, — согласился Робин. Но он не мог оторвать глаз от процесса. Он еще не был на экспертизе, но теперь она была гораздо ближе, и его сердце сильно колотилось от викарного ужаса. Как бы ужасно это ни было, это было еще и захватывающе, это публичное объявление о том, кто проявил себя блестяще, а кто нет.

Только Мэтью и Адам получили отличия. Профессор Плэйфер объявил о получении заслуг (Джеймс Фэрфилд) и пропуске (Люк МакКафри), а затем очень мрачным голосом сказал:

— Следующий кандидат не сдал квалификационные экзамены, и ему не будет предложено вернуться в Королевский институт перевода для получения аспирантской стипендии, а также не будет присуждена ученая степень. Филип Райт.

Райт был специалистом по французскому и немецкому языкам, который сидел рядом с Робином на факультетском обеде в первый год обучения. С годами он стал худым и изможденным. Он был одним из тех студентов, которые постоянно таскались в библиотеке с таким видом, будто несколько дней не мылись и не брились, и смотрели на стопку бумаг перед собой со смесью паники и недоумения.

— Вам были сделаны все поблажки, — сказал профессор Плэйфер. — Вам было предоставлено больше удобств, нежели это было полезно для вас, я думаю. Теперь пришло время признать, что ваше пребывание здесь закончилось, мистер Райт.

Райт попытался подойти к профессору Плэйферу, но двое аспирантов схватили его за руки и оттащили назад. Он начал умолять, лепетать о том, что его экзаменационный ответ был неправильно истолкован, что он мог бы все разъяснить, если бы только у него был еще один шанс. Профессор Плэйфер невозмутимо стоял с заложенными за спину руками, делая вид, что не слушает.

— Что случилось? — спросил Робин у Вимала.

— Дал народную этимологию вместо настоящей. — Вимал драматично покачал головой. — Пытался связать канареек с канарками, видите ли, только канарейки не связаны с канарскими утками — они с Канарских островов, которые названы в честь собак...

Остальная часть его объяснения ускользнула от Робина.

Профессор Плэйфер достал из внутреннего кармана стеклянную пробирку, в которой, как предположил Робин, находилась кровь Райта. Он поставил ее на стол и топнул ногой. Осколки стекла и коричневые осколки рассыпались по поверхности пола. Райт застонал. Было неясно, что на самом деле с ним сделало разбитие пробирки — все четыре конечности, насколько мог судить Робин, были целы, свежей крови не было, — но Райт рухнул на пол, схватившись за живот, как будто его проткнули.

— Ужасно, — сказала Летти, потрясенная.

— Положительно средневековая, — согласилась Виктория.

Они никогда прежде не были свидетелями такого провала. Они не могли оторвать глаз.

Потребовался третий выпускник, чтобы поднять Райта на ноги, дотащить его до входной двери и бесцеремонно сбросить со ступенек. Все остальные смотрели, разинув рты. Такая гротескная церемония казалась неподобающей для современного академического учреждения. Однако это было совершенно уместно. Оксфорд и, соответственно, Вавилон, в основе своей были древними религиозными институтами, и при всей их современной изощренности, ритуалы, составляющие университетскую жизнь, все еще основывались на средневековом мистицизме. Оксфорд был англиканством, христианством, что означало кровь, плоть и грязь*.