Вавилон-Берлин

Кроме двух полицейских, на улице больше не было ни души. Рат с Бруно увидели два-три разбитых витринных стекла, но никаких мародеров. Только на Германнштрассе им встретились несколько прохожих, но не было ни одной подозрительной личности, которую можно было бы задержать. Все газовые фонари были разбиты камнями, и стекло от них хрустело под ногами. В некоторых местах были опрокинуты штабели лесоматериала для строительства метро: теперь он был разбросан по проезжей части. Но это нельзя было назвать баррикадами – скорее это были небольшие транспортные препятствия, хотя на дороге не было ни одной машины. Электропоезда тоже не курсировали сегодня по Германнштрассе. Полицейские плотно оцепили зону беспорядков, и никто не мог ни войти сюда, ни выйти наружу без разрешения. Берлинское транспортное предприятие так или иначе не отправляло сейчас свои автобусы и трамваи в кварталы, где сосредоточились коммунисты, после того как молодые хулиганы остановили несколько трамваев и покорежили вагоны.

Рат и Вольтер прошли всего несколько шагов вниз по Германнштрассе, когда раздались выстрелы, и они быстро нашли убежище под козырьком одного из подъездов. Скорее всего, это были снайперы коммунистов, хотя они все утро вели себя спокойно. Дядя вытащил свой пистолет, и его коллега сделал то же самое, сняв курок с предохранителя. Тот случай в строящемся «Карштадте» не прошел для него даром. Гереон осторожно высунул голову из-под козырька. Стреляли не коммунисты! Вверх по Германнштрассе ехал бронированный автомобиль, и его пулемет беспорядочно грохотал, направляя во все стороны очереди огня и свинца.

– Идиоты!

Рат убрал голову, прижимаясь к двери. Проклятье! Как на войне! Стреляют свои же!

– Это наши, – сказал он Вольтеру, и они убрали свои револьверы. Стоять с пистолетом в руке у подъезда дома для мужчин в штатском было опасно: их можно было легко принять за чужих. Они услышали громкий голос с улицы. Очевидно, говорили в мегафон.

– Внимание, внимание, говорит полиция! – прокричал голос грубым начальственным тоном. – Освободите улицу! Не стойте у окон! Идет стрельба!

В самом деле, подумалось Гереону, идет стрельба? Они объявили это преждевременно. Комиссар еще раз заглянул за угол. Бронированный автомобиль двигался дальше. Немногочисленные люди, находившиеся на улице, разбегались в разные стороны к подъездам домов. Позади бронированного автомобиля ехали два грузовика с полицейскими специального назначения. Мужчины выпрыгивали из машин, готовя к стрельбе свои карабины. Рат чувствовал нервозность молодых бойцов. Пугливыми взглядами они искали окна, за которыми могли скрываться снайперы. Их винтовки были наготове. Короткое время все было спокойно, пулемет спецавтомобиля молчал. Потом раздался выстрел из карабина, и на тротуар со звоном посыпалось оконное стекло.

– Отойти от окон! – еще раз раздался крик из мегафона, сопровождаемый треском карабинов. Первый выстрел разбил мостовую. Какой-то мужчина побежал, согнувшись, по тротуару, прикрыв руками голову, как будто это могло защитить его от пуль и падающего стекла. Он подбежал к подъезду, где стояли Бруно и Гереон, вытащил из кармана ключ и открыл тяжелую дверь.

– Давайте же, – сказал он, придерживая дверь, – входите, пока фараоны вас не прихлопнули!

Какое-то время полицейские колебались, но потом вошли в подъезд. Мужчина, не обращая больше на них внимания, стал подниматься вверх по лестнице. Рат закрыл дверь и посмотрел ему вслед.

– Черт подери! Они очищают улицу! С использованием спецтехники! Почему никто не поставил нас в известность, что будет проводиться подобная операция?

– Не имею представления, – ответил Вольтер. – Вероятно, потому, что все спланировано социал-демократами[11].

С улицы по-прежнему были слышны выстрелы. Пули свистели совсем близко. Гереон мотнул головой назад, и они с Дядей отошли далеко в глубь подъезда, на лестничную клетку. Здесь они были более надежно защищены от шальных и рикошетящих пуль. Никогда не знаешь, что может произойти.

Неожиданно они услышали крик:

– Нет!

Это был не крик боли и не крик страха. Это был крик ужаса.

Полицейские быстро переглянулись и помчались вверх по лестнице. Дверь в квартиру на втором этаже была открыта, и они вбежали в нее. Их встретила мелкобуржуазная скромность и уют – все здесь блестело чистотой, каждый предмет был на своем месте. Они осмотрелись, пытаясь кого-нибудь увидеть, но в помещении никого не было видно. Не было и слышно никаких голосов. В соседней квартире пел Рихард Таубер, голос которого искажали царапающие звуки граммофона, как будто его не касались события, происходившие на улице. Через открытую балконную дверь сюда проникал шум улицы, время от времени были слышны призывы и отдельные выстрелы. Группа разграждения удалилась. Легкий ветер теребил длинные гардины, внося их в комнату.