Вавилон-Берлин

– Итак, Алексей Кардаков, – начал Вайнерт. – Когда я примерно полтора года тому назад въехал на Нюрнбергерштрассе, он там уже жил. Но как соседа я видел его еще реже, чем тебя. У меня всегда было чувство, что он сознательно избегает нас, немцев. Он, собственно говоря, все еще жил в России. Почти каждый вечер у него собиралась небольшая русская компания. Шумели они изрядно.

– Да, Эли… фрау Бенке рассказывала.

Бертольд запнулся лишь на мгновенье, но потом продолжил:

– Если бы она знала, что под ее крышей собирается руководство «Красной крепости», она, наверное, вызвала бы полицию.

– Кардаков относится к руководству «Красной крепости»?

– Я бы этому юноше тоже не доверял. Я вообще-то всегда считал его прилежным, но неудачливым писателем. Весь день у него стучала пишущая машинка. О том, что он занимается еще и политикой, я узнал только два месяца тому назад.

– Перед тем, как он съехал?

Вайнерт кивнул.

– Тогда мы уже довольно хорошо знали друг друга. Хотя прошло примерно полгода, прежде чем у нас с ним состоялся первый долгий связный разговор. У него закончилась бумага, и он постучал ко мне, чтобы одолжить ее. Здесь мы с ним немного побеседовали, собственно говоря, только о писательской деятельности. Он, кстати, прекрасно говорит по-немецки, но все свои тексты публикует только на русском. – Репортер на мгновение замолчал и сделал большой глоток сельтерской воды. – Н-да, а потом – это было где-то в марте, во всяком случае, стоял трескучий мороз – я что-то случайно услышал. В первый раз с тех пор, как я поселился на Нюрнбергерштрассе, в соседней комнате говорили по-немецки. Не буду скрывать, что мне стало любопытно.

– Ты подслушал разговор?

– А что мне оставалось? Любопытство – это моя профессиональная болезнь. Кроме того, говорили об интересных вещах. Насколько я понял, речь шла о деньгах и политике. Время от времени они переходили на русский, но по большей части говорили по-немецки, хотя некоторые в этой компании явно имели определенные языковые проблемы. Я подумал, что русские пригласили в гости одного или нескольких немцев и старались говорить по-немецки. Единственными русскими словами, которые то и дело повторялись, были «Красная крепость».

– «Красная крепость». И здесь ты неожиданно понял, что это коммунисты?

– Нет, тогда я не имел об этом ни малейшего понятия. До всего этого я докопался только позже. Я тогда не слишком об этом задумывался. Кстати, похоже, это была не первая встреча между русскими и немцами.

– А что это были за немцы? Политики?

– Я тоже задавался этим вопросом. Думаю, это были деловые люди. Во всяком случае, русские говорили с немцами о процентах. Немцы хотели иметь пятьдесят процентов, русские давали только десять. Наконец они сошлись на сорока.

– Русские в любом случае не коммерсанты…

– Когда они собрались, я подсматривал в замочную скважину, но сумел разглядеть не слишком много. Один из мужчин был, скорее, невысоким и коренастым, и на нем было дорогое меховое пальто. Он действительно не был похож на политика и уж тем более на коммуниста. Скорее он выглядел, как генеральный директор. И странным образом при нем был еще китаец. Этот вечер был в значительной степени интернациональным.

«Марлоу», – промелькнуло в голове Рата. Мужчиной в меховом пальто мог быть только Иоганн Марлоу! Доктор М. и его китайская тень на Нюрнбергерштрассе! Но почему корифей преступного мира посещал убогого продавца кокаина, маленькое колесико в его организации? Только если это обещало выгодную сделку. Сорок процентов могли быть выгодны. Сорок процентов от восьмидесяти миллионов марок!

– Н-да, – продолжал Вайнерт, – как я уже сказал, любопытство – это моя профессиональная болезнь. Я захотел узнать, что значит «Красная крепость».

– И это тебе рассказал Кардаков?

– Конечно, нет. Его я сначала вообще не спрашивал. Слишком рискованно, если бы он узнал, что я подслушал разговор во время их встречи! «Красная крепость» работает подпольно! Я спокойно молчал и вел расследование иным образом. Есть еще и другие источники. И здесь обнаружились некоторые вещи.

– «Красная крепость» решила свергнуть немецкое правительство?

– Нет, скорее советское.

– Ты шутишь!

– О том, что они не очень хорошо отзывались о Сталине, я знал еще с того мартовского вечера. Тогда они так поносили московское правительство, что я не поверил бы, что это говорили коммунисты. Но тем не менее это были именно они. Да еще какие! Название говорит само за себя. «Красная крепость» считает себя хранителем истинного коммунистического учения после смерти Ленина.

– То же самое относится к Сталину и Тельману.

– Это делает практически каждый красный. В этом проблема левых: они борются больше сами с собой, чем с их общим политическим противником. «Троцкист» у тельмановцев является еще более крепким ругательным словом, чем «нацист».

– Разве Троцкий – тоже член «Красной крепости»?

– Трудно сказать. Ходят такие слухи. Но сам он никогда об этом не говорил. Может быть, он просто ждет, когда «Красная крепость» достигнет успеха, и тогда откроется.