Вавилон. Сокрытая история

– Раз, – прошептал Рами. – Два…

Они качнули труп в третий раз и перебросили тело профессора Ловелла за борт. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они услышали всплеск.

Рами перевесился через фальшборт, изучая темные волны.

– Его нет, – наконец сообщил он. – Он не всплыл.

Робин был не в состоянии говорить. Спотыкаясь, он сделал несколько шагов, и его вырвало на палубу.

После чего, как велел Рами, они просто вернулись на свои койки, чтобы остаток плавания вести себя так, будто ничего не случилось. Просто – в теории. Но из всех возможных мест для убийства корабль посреди моря – самое худшее. На улице убийца может просто выбросить оружие и сбежать. Они же были привязаны к месту преступления еще на два месяца, в течение которых приходилось делать вид, будто они не взорвали человеку грудь и не выбросили тело в океан.

Они пытались вести себя как ни в чем не бывало. Ежедневно прогуливались по палубе, отвечали на утомительные расспросы мисс Смайз, трижды в день по часам приходили на трапезу в кают-компанию, изо всех сил стараясь есть с аппетитом.

– Ему что-то нездоровится, – ответил Рами, когда кок спросил, прочему уже несколько дней не видно профессора Ловелла. – Он говорит, что не особо голоден, что-то с желудком, но мы отнесем ему поесть.

– А он сказал, чем болен?

Повар был улыбчивым и общительным человеком; Робин не мог понять, пытается ли он что-то выпытать или просто дружелюбен.

– Ну, у него целая гамма симптомов, – гладко солгал Рами. – Он жаловался на головную боль, несварение, но главным образом на тошноту. Если он долго стоит, его начинает тошнить, поэтому он в основном проводит время в постели. Много спит. Возможно, это морская болезнь, хотя на пути в Китай у него не было никаких проблем.

– Любопытно. – Кок пригладил бороду и развернулся. – Подождите здесь.

Он быстро вышел из кают-компании. Четверо друзей в ужасе уставились на дверь. У него что, возникли подозрения? Он собирается сообщить капитану? Или решил проверить каюту профессора Ловелла, чтобы узнать, правдив ли их рассказ?

– И что теперь, – пробормотал Рами, – нам нужно бежать или…

– Куда бежать? – прошипела Виктуар. – Мы посреди океана!

– Мы могли бы опередить его у каюты Ловелла…

– Но там ведь пусто, мы ничего не можем сделать…

– Тсс!

Летти мотнула головой через плечо. Кок уже возвращался обратно в кают-компанию, с маленьким пакетиком в руке.

– Это засахаренный имбирь. – Он протянул пакет Робину. – Помогает от расстройства желудка. Ученые вечно забывают взять его с собой.

– Спасибо. – С колотящимся сердцем Робин взял пакет, изо всех сил стараясь говорить ровным тоном. – Уверен, профессор будет очень благодарен.

К счастью, больше никто в команде не спросил, где профессор Ловелл. Моряки не слишком интересовались учеными, за перевозку которых им платили гроши, предпочитая делать вид, что их вообще не существует. Мисс Смайз – совсем другое дело. Скорее всего, от скуки она настойчиво пыталась сделать что-то полезное. Она беспрестанно спрашивала о температуре профессора Ловелла, как звучит его кашель, о цвете и составе его стула.

– Уж я-то повидала всяких тропических болезней, – сказала она. – Что бы у него ни было, я наверняка видела это у местных жителей. Просто дайте мне взглянуть на него, и я его вылечу.

Каким-то чудом ее удалось убедить, что профессор Ловелл одновременно очень заразен и болезненно застенчив.

– Он не останется наедине с незамужней женщиной, – торжественно поклялась Летти. – Он будет в ярости, если мы вас туда пустим.

Тем не менее мисс Смайз настояла, чтобы они ежедневно молились вместе с ней за его здоровье, и Робин едва сдерживался, чтобы его не вырвало от чувства вины.

Дни казались ужасно длинными. Время едва ползло, каждая секунда таила в себе вероятность разоблачения и вопрос: «Сойдет ли нам это с рук?». Робина постоянно тошнило. Но не так, как от накатывающей волнами морской болезни; его тошнило от бремени вины, грызущей желудок и когтями впивающейся в горло, от ее яда было трудно дышать. От попыток расслабиться или отвлечься становилось только хуже – как только он терял бдительность, тошнота усиливалась, гул в ушах грохотал все громче и громче, и мир перед глазами затуманивался, превращаясь в размытое пятно.

Нужно было изо всех сил сосредоточиться, чтобы просто вести себя как обычный человек. Иногда он с трудом вспоминал, как дышать. Приходилось мысленно твердить себе: все хорошо, все хорошо, никто не знает, все считают тебя просто студентом и думают, что он болен. Но даже эта мантра грозила выйти из-под контроля; стоило Робину хоть на секунду расслабиться, как она трансформировалась в правду: ты убил его, продырявил ему грудь, его кровь повсюду – на книгах, на твоих руках, скользкая, влажная, теплая…

Он боялся своих потаенных мыслей, боялся отпустить их на волю. Не мог долго думать о чем-то другом. Каждая мысль в голове превращалась в хаотическое нагромождение вины и ужаса, всегда сменяясь одним и тем же мрачным рефреном:

Я убил своего отца.

Я убил своего отца.

Я убил своего отца.