Вавилон. Сокрытая история

– Но я убийца, – сказал Робин и повторил это еще раз, потому что слова звучали настолько нелепо, что даже произносить их было странно. – Я отнял жизнь. Намеренно и обдуманно – я знал, что сотворит с ним пластина, и вытащил ее, и наблюдал, как она разрушила его тело, и хотя спустя мгновение уже сожалел, что сделал это, я был доволен результатом. Это произошло не случайно. И как бы сильно я ни хотел вернуть все назад, я желал его смерти и убил его. – Он судорожно вздохнул. – И я… какой человек на такое способен? Только злодей. Бездушный мерзавец. Как иначе это могло произойти? Как такое можно простить?

Рами вздохнул.

– Отнять жизнь – все равно что убить все человечество. Так говорится в Коране.

– Спасибо, – промямлил Робин. – Как утешительно.

– Но в Коране также говорится о бесконечном милосердии Аллаха. – Рами немного помолчал. – И я думаю… Ведь профессор Ловелл был дрянным человеком, правда? А ты сделал это для самозащиты, верно? И то, как он поступал с тобой, твоим братом, вашими матерями… Быть может, он заслужил смерть. Быть может, его убийство предотвратило то зло, которое он мог причинить другим людям. Но это не твое решение. А Бога.

– Так что же мне делать? – с несчастным видом спросил Робин. – Что же мне делать?

– Ты ничего с этим не поделаешь. Он мертв, ты убил его, и это никак не изменить, ты лишь можешь молить Бога о прощении. – Он замолчал, барабаня пальцами по колену. – Но теперь главное – защитить Виктуар и Летти. А твое признание этому никак не поспособствует, Птах. Как и твое самоистязание на тему, чего ты стоишь как человек. Ловелл мертв, а ты жив, и, возможно, именно этого желал Бог. Больше я ничем не могу тебя утешить.

Все четверо по очереди сходили с ума. В этой игре существовало негласное правило: каждому из них периодически позволено взбрыкнуть, но не всем одновременно, и обязанность здравомыслящих заключалась в том, чтобы успокоить безумца.

Рами любил паниковать, озвучивая свои тревоги в самых экстравагантных, невероятно детальных подробностях.

– Кто-нибудь войдет в его каюту, – объявил он. – Например, понадобится задать ему вопрос – что-нибудь банальное насчет даты прибытия или платежа за проезд. Но его там не окажется, и нас спросят об этом, и наконец зародятся подозрения, обыщут все судно, а мы притворимся, что понятия не имеем, куда он подевался, нам не поверят и в конце концов найдут пятна крови…

– Умоляю, – сказала Виктуар. – Бога ради, прекрати.

– И нас отправят в Ньюгейт, – продолжил Рами с такими интонациями, будто декламирует эпическую поэму, – и прозвонят колокола, и соберется огромная толпа, и на следующее утро нас повесят, одного за другим…

Был только один способ заставить Рами остановиться – позволить ему изложить все эти больные фантазии, что он всегда и делал, с каждым разом все более и более гротескно описывая их казнь. Это приносило Робину некоторое облегчение: когда он представлял самое худшее, что может случиться, то уже не испытывал ужаса от неизвестности. Но Виктуар тирады Рами только расстраивали. Всякий раз после таких разговоров она не могла уснуть. Тогда наступала ее очередь терять голову: она будила Робина и Рами в четыре утра, шепча, что ей неловко мешать Летти спать, и они сидели с ней на палубе до рассвета, нашептывая бессмысленные истории обо всем, что приходило в голову, – о пении птиц, Бетховене, факультетских сплетнях.

Хуже всего были приступы дурного настроения у Летти. Только она одна не понимала, почему Рами и Виктуар с такой готовностью встали на защиту Робина. И предполагала, что они защищают Робина как друга. А единственный мотив для убийства, приходящий ей в голову, – отцовское жестокосердие (в этом у нее с Робином было немало общего), ведь она видела, как профессор Ловелл схватил Робина за грудки в Кантоне.

Однако она рассматривала смерть профессора Ловелла как изолированный эпизод, а не как верхушку айсберга, и постоянно старалась все исправить.

– Должен же быть способ все уладить, – повторяла она. – Можно сказать, что профессор Ловелл пытался ранить Робина, а значит, это была самооборона. Профессор Ловелл потерял рассудок из-за стресса, он сам это начал, а Робин только хотел защититься. Мы все присягнем, что так и было, и Робина оправдают. Как ты считаешь, Робин?

– Но все было совсем не так, – сказал Робин.

– А можно сказать, что именно так…

– Ничего не выйдет, – твердо стоял на своем Рами. – Это слишком опасно, а кроме того, неоправданный риск.

Как объяснить ей, что она заблуждается? Что только безу- мец может вообразить, будто британская судебная система совершенно нейтральна, суд над ними будет справедливым, а люди, которые выглядят как Робин, Рами и Виктуар, могут убить белого оксфордского профессора, выкинуть тело за борт, лгать несколько недель и не получить никакого наказания. Как объяснить ей, что ее точка зрения лишь доказывает, в каких разных мирах они живут?

Но они не могли втолковать ей эту истину, и Летти была непреклонна.