Рами и Виктуар оказались в ловушке прямо перед входной дверью, запутавшись в паутине сверкающих серебристых нитей, которые множились на глазах. С каждой секундой все новые нити обвивались вокруг их запястий, талии, лодыжек и горла. У их ног валялись шесть серебряных пластин, две старые книги и одно гравировальное перо. Эти предметы ученые Вавилона регулярно забирали домой в конце дня.
Похоже, профессор Плейфер изменил систему охраны. Она стала даже лучше, чем опасался Робин, и теперь срабатывала не только когда через дверь проходили люди, но и когда они проходили с недозволенными целями.
– Птах, – охнул Рами. Его шею обхватывала серебряная паутина, а глаза вылезали из орбит. – Помоги…
– Не шевелитесь. – Робин дернул за нити.
Они оказались липкими, но податливыми и ломкими; в одиночку выбраться было невозможно, но с чьей-то помощью – вполне вероятно. Сначала он освободил шею и руки Рами, потом вместе они вытащили из паутины Виктуар, хотя при этом нити обхватили ноги Робина. Такое впечатление, что паутина могла кого-то отдать, только получив взамен другого. Но ее злобная атака прекратилась; словесная пара, из-за которой сработала ловушка, похоже, перестала действовать. Рами освободил свои лодыжки и шагнул назад. На мгновение они озадаченно уставились друг на друга под лунным светом.
– И ты тоже? – спросила Виктуар.
– Похоже на то, – ответил Робин. – Вас послал Гриффин?
– Гриффин? – опешила Виктуар. – Нет, Энтони…
– Энтони Риббен?
– Ну конечно, – сказал Рами. – Кто же еще?
– Но он умер…
– Об этом потом, – прервала его Виктуар. – Слушайте, сирены…
– Проклятье, – выругался Рами. – Робин, наклонись-ка вот сюда…
– Нет времени, – сказал Робин.
Он не мог пошевелить ногами. Нити перестали множиться, возможно, потому что Робин не был вором, но теперь паутина стала невероятно плотной, затянув весь дверной проем, и Робин боялся, что, если Рами подойдет ближе, они оба окажутся в ловушке.
– Оставьте меня и уходите.
Они возмутились. Робин покачал головой.
– Пусть это буду я. Я ведь в этом не участвовал и понятия не имею, что происходит…
– Разве это не очевидно? – сказал Рами. – Мы…
– Это не очевидно, так что и не рассказывай, – шикнул на него Робин. Сирена продолжала завывать, и вскоре на лужайке появится полиция. – Ничего не говори. Я ничего не знаю, и когда меня начнут допрашивать, только это и скажу. Быстрее уходите, а я что-нибудь придумаю.
– Ты уверен… – начала Виктуар.
– Идите! – напирал Робин.
Рами открыл рот и закрыл его, а потом наклонился, чтобы подобрать украденное. Виктуар последовала его примеру. Две пластины они оставили – умно, подумал Робин, так будет очевидно, что Робин действовал в одиночку, без сообщников, скрывшихся с контрабандой. А потом они побежали вниз по ступеням, пересекли лужайку и скрылись в переулке.
Кто-то крикнул:
– Кто здесь?
Робин увидел, как в другом углу двора качнулась лампа. Он повернул голову в сторону Брод-стрит и прищурился, пытаясь разглядеть хоть какие-то следы друзей. Они сбежали, все получилось, полиция явится только в башню. Только за ним.
Он лихорадочно вздохнул и повернулся лицом к источнику света.
Раздались гневные крики, яркий свет ударил прямо в лицо, Робина крепко схватили за руки. В следующие несколько минут он с трудом понимал происходящее; он осознавал только свое туманное, бессвязное бормотание, громкие крики полисменов, гаркающих приказы и вопросы ему в ухо. Он пытался придумать оправдание, какую-нибудь историю, как увидел воров, попавших в паутину, и они схватили его, когда он хотел их задержать, но получалось бессвязно, и полицейские только смеялись. В конце концов они освободили его от паутины и привели обратно в башню, в маленькую комнатку без окон в вестибюле, пустую, если не считать единственного стула. В двери было зарешеченное оконце на уровне глаз, и комната больше напоминала тюремную камеру. Робин подумал, что наверняка он уже не первый грабитель из «Гермеса», попавший сюда. И ему показалось, что едва заметное бурое пятно в углу – это запекшаяся кровь.
– Оставайтесь здесь, – сказал констебль, свел руки Робина за спиной и надел наручники. – Пока не прибудет профессор.
Он запер дверь и ушел. Робину не сказали, какой профессор придет и вернутся ли полицейские. Неведение было настоящей пыткой. Робин сел и стал ждать, колени у него дрожали, руки тряслись от накатывающих волн тошноты.
С ним покончено. Прежнюю жизнь уже не вернешь. Так тяжело было думать об исключении из Вавилона, который так много вкладывал в своих талантливых студентов, с таким трудом найденных. Обычно студентам Вавилона прощали почти все виды преступлений, кроме убийства[74]
. Но, конечно, воровство и измена служили основанием для исключения. И что дальше? Камера в городской тюрьме? В Ньюгейте? Его повесят? Или просто посадят на корабль и отправят туда, откуда приехал, где у него нет ни друзей, ни семьи, ни будущего?