Вавилон. Сокрытая история

Новый Закон о бедных 1834 года, призванный сократить расходы на помощь бедноте, был по своей сути жестоким и карательным; он лишал финансовой помощи, если заявители не переселялись в работный дом, а работные дома были таковы, что никто не хотел в них жить. Обещанные профессором Ловеллом прогресс и просвещение принесли лишь нищету и страдания; новые рабочие места, которые, по его мнению, должны были занять оставшиеся без работы, так и не появились. Воистину, единственными, кто, похоже, выиграл от серебряной промышленной революции, были богачи и те немногие избранные, кто оказался достаточно хитер или удачлив, чтобы разбогатеть.

Но эти течения были нестабильными. В Англии шестеренки истории вращались быстро. Мир становился все меньше, все более механизированным и неравным, и пока было неясно, чем все закончится и что это будет означать для Вавилона и даже для самой империи.

Однако Робин и его однокурсники поступили так, как всегда поступали студенты, – склонили головы над книгами и сосредоточились исключительно на своих проектах. Протестующие в конце концов исчезли с улиц, когда присланные из Лондона войска посадили главных зачинщиков в Ньюгейт. Студенты перестали задерживать дыхание каждый раз, когда поднимались по ступеням в башню. Они научились мириться с наплывом полиции, а также с тем, что теперь доставка новых книг и корреспонденции занимала вдвое больше времени. Они перестали читать редакционные статьи в «Оксфордской хронике» – новоиспеченном радикальном издании, выступавшем за реформы, которое, казалось, вознамерилось подорвать их репутацию.

И все же они не могли не замечать газетных заголовков, вопящих на всех перекрестках по пути к башне:

Вавилон – угроза национальной экономике?

Из-за пластин люди оказались в работных домах.

Скажи нет серебру!

Все это было огорчительно, но, по правде говоря, Робин спокойно мирился с беспорядками, пока мог не обращать на них внимания.

Однажды дождливым вечером по пути на ужин домой к профессору Ловеллу Робин увидел семью, сидящую на углу Вудсток-роуд с оловянными кружками для милостыни. Нищие были обычным явлением на окраинах Оксфорда, но целые семьи встречались редко. Двое маленьких детей помахали ему, когда он подошел, и при виде их бледных, мокрых от дождя лиц он ощутил укол вины, остановился и достал из кармана несколько пенни.

– Спасибо, – промямлил отец семейства. – Да благословит вас Господь.

У мужчины отросла борода, а одежда изрядно потрепалась, но Робин все равно узнал его – это был, без сомнения, один из тех, кто несколько недель назад кричал в его адрес ругательства по дороге в башню. Их взгляды встретились. Мужчина открыл рот, собираясь заговорить, но Робин ускорил шаг, и все слова потонули в шуме ветра и дождя.

Он не рассказал об этой встрече ни миссис Пайпер, ни профессору Ловеллу. Робину не хотелось даже думать об их положении – несмотря на преданность делу революции, приверженность идее равенства и помощи тем, кто не имеет средств к существованию, он никогда не жил в настоящей бедности. Он видел тяжелые времена в Кантоне, но никогда не задумывался, откуда возьмется следующий обед или где придется спать ночью. Он никогда не задавался вопросом, что сделать, чтобы семья не умерла с голода. Хотя он и отождествлял себя с бедным сиротой Оливером Твистом, при всей жалости к себе, факт оставался фактом: ступив на землю Англии, он ни разу не ложился спать голодным.

В тот вечер он ужинал, улыбаясь в ответ на комплименты миссис Пайпер, и выпил бутылку вина вместе с профессором Ловеллом. Обратно он пошел другим путем. В следующем месяце он забыл пойти в обход, но это уже не имело значения – семья пропала.

Надвигающиеся экзамены превратили плохой год в ужасный. Ученики Вавилона сдавали два тура экзаменов: один – в конце третьего курса, другой – на четвертом. Четвертые курсы сдавали экзамены в середине второго триместра, а третьи – до начала третьего триместра. В результате после зимних каникул настроение в башне совершенно поменялось. В библиотеках и учебных аудиториях в любое время суток толпились нервные четверокурсники, которые вздрагивали при каждом вздохе и готовы были убить, если кто-нибудь осмеливался что-то шепнуть.

По традиции в конце экзаменационной сессии Вавилон публично объявлял оценки четверокурсников. В пятницу, в полдень, в башне трижды прозвонил колокол. Все повскакивали с мест и поспешили вниз, в вестибюль, откуда выпроваживали клиентов. Профессор Плейфер стоял на столе в центре зала. Он был в парадной мантии с пурпурной каймой и держал в руках свиток, подобные которому Робин видел только в средне- вековых рукописях. Когда из башни выгнали всех посторонних, профессор Плейфер откашлялся и произнес:

– Следующие ученики сдали квалификационные экзамены с отличием. Мэтью Хаундслоу…

Кто-то в задних рядах громко вскрикнул.

– Адам Мурхед.

Студент спереди плюхнулся на пол прямо посреди вестибюля, прижав ладони к губам.

– Это бесчеловечно, – прошептал Рами.