Вавилонские младенцы

Тороп коротко хохотнул:

— Не смешите меня, полковник. Вы прекрасно знаете: сегодня, чтобы рассчитывать на успех революции, нужны военные спутники.

Романенко ничего не ответил, только стиснул зубы и пробежал список глазами.

— Зачем вам гранатомет?

Тороп вздохнул:

— Мне кажется, наш клиент выразился предельно ясно.

Он намекал на Горского. Во время встречи грузный сибиряк громогласно провозгласил: «Господин Тороп, закажите мне ледокол или атомный авианосец, и через неделю вы его получите, если гарантируете оплату!»

Романенко раздраженно заметил:

— Если Горский и достанет вам ледокол, это еще не значит, что я разрешу им пользоваться.

Тороп смерил его ледяным взглядом:

— Мелкая банда североамериканских гангстеров может стереть в порошок весь русский флот целиком, так что лучше не устраивайте мне сцен из-за полудюжины гранат.

Романенко приподнял бровь, неодобрительно посмотрел на Торопа и, ничего и не ответив, сунул листок в карман.

Тороп тяжело опустился на мягкое одеяло и вытянулся на кровати.

Полдень.

13 июля 2013 года.

Эта дата всплыла перед его мысленным взором, сияя так, будто кто-то выложил ее из гигантских светодиодов. Казалось, она навсегда впечаталась в его память.

Стояла отличная погода. Было уже очень жарко. В открытое настежь огромное окно были видны край балкона, часть улицы внизу и большое неподвижно застывшее дерево, листья которого уже успела тронуть желтизна. С самого утра по метеоканалу предупреждали о повышенной активности ультрафиолетовых лучей и настоятельно рекомендовали не выходить на улицу между половиной первого и половиной четвертого дня. К пяти часам вечера уровень тревоги был понижен до оранжевого, а затем и до зеленого — когда солнце уже садилось.

Торопу нужно было убить несколько часов.

На самом деле отныне им всем предстояло убивать длинные недели и не делать ничего, только ждать.

С этой мыслью Тороп провалился в сон.

11

Ребекка залезла в ванну, отрегулировала температуру и встала прямо под душ. Вода обдала дно ванны и еще не проснувшееся тело.

На улице было жарко, хотя солнце еще стояло низко над землей. Проснувшись, Ребекка почувствовала, что взмокла от пота: использование кондиционеров на основе хлорфторуглеродов было давно запрещено. Двадцать часов в самолете и серьезный сбой в суточном ритме организма из-за смены часовых поясов плюс непрерывный прием мелатонина в течение пяти дней подряд — из-за всего этого Ребекке казалось, что она побывала в бассейне с клеем.

Она не задернула шторку в душе, не закрыла дверь на защелку, поэтому Мари Зорн легко вошла внутрь. Девушка как будто была не в себе. Она встала посреди ванной комнаты и, сотрясаясь от огромного внутреннего напряжения, застыла, уставившись на Ребекку со смесью ужаса и благоговения. Ее глаза, похожие на батарейки для наручных часов, казалось, были готовы вылезти из орбит.

Ребекка также не сводила с Мари взгляда. Она сразу поняла, что происходит что-то неладное. Ее обнаженное тело не могло вызвать такой всплеск эмоций у двадцатипятилетней девушки.

— Мари? — спросила она. — Мари? Все в порядке?

Молодая женщина ничего не ответила. Она глядела на Ребекку так, будто в ванной только что произошло явление Девы Марии.

Ребекка выключила воду и шагнула на резиновый коврик, лежавший на полу.

Она заметила, что у Мари опухли и покраснели веки. Похоже, она недавно плакала или готова была вот-вот разразиться слезами. Ребекка медленно подошла ближе.

— Мари, — произнесла она, положив руку на голову девушки. — Мари, что случилось?

Та открыла рот, но не смогла произнести ни звука. В уголках ее глаз появились слезы, заструились по щекам, тело начала бить крупная дрожь.

— Мама, — сказала она голосом, лишенным всякого выражения.

У Ребекки перехватило дыхание, как будто кто-то сжал ее внутренностях железной рукой. Мари прижалась к ней, ее голова время от времени начинала трястись. Ребекка обняла Мари, и нижнее белье девушки сразу прилипло к мокрой коже Ребекки. Ребекка щекой прижалась к растрепанным, наэлектризовавшимся волосам Мари. Она поступила так неосознанно, повинуясь потоку чистых эмоций, прорвавшемуся откуда-то из древних слоев ее памяти. Сила материнского инстинкта поразила ее саму.

— Мари, — повторила она.

— Мама, — голосом маленькой девочки произнесла Мари между приступами рыданий. В ее речи слышался сильный квебекский акцент. — Мама, почему ты превращаешься в животное?

* * *

Это произошло, когда она спала. В тот самый момент, когда Мари заснула, незадолго перед рассветом, что-то возникло между ней и миром ее сновидений. В ее мозгу тут же мелькнула простая мысль: «Это не мой сон».

А затем космический механизм снова завладел ее мозгом.

Ярко-белый свет захлестнул поле ее сознания.[50] Она почувствовала, как кто-то уносит ее личность, ее «я» за пределы тела, и успела вспомнить такие же психотические кризисы, случавшиеся в юности. Тогда Мари думала, что ее душу похищают инопланетяне.