Важнее, чем политика

Другое дело, что после победы он говорил вопреки всеобщему восторгу израильтян: «Они не понимают, какие горящие угли на себя сейчас высыпают», – потому что знал, что за все придется расплатиться, что на будущее сделан очень плохой задел. И думаю, что недавняя Ливанская война бесконечно его огорчила бы. По крайней мере, насколько я его себе представляю. Огорчила бы не поражением (хотя это первая война, в которой Израиль потерпел поражение), а непродуманностью и безумным количеством ошибок, совершенных израильскими военными и политиками. Разумеется, он мыслил в категориях, далеко выходящих за рамки сиюминутности, но все таки он был полностью включен в социум, в окружающую жизнь, и надмирность ему не была свойственна.

Голос из зала, снова студенческий. Вера Анисимова, МГИМО. Людмила Евгеньевна, с какими идеями главного героя вы солидарны и с какими нет?

Людмила Улицкая.Не умею ответить. Я просто его очень люблю. И даже те поступки, которые меня удивляли и казались мне резкими, я их все равно готова была принять, потому что всегда понимала, почему он поступил так, а не иначе. Он сам был человек приемлющий, принимал людей такими, какие они есть, и у меня по отношению к нему тоже такое чувство. То, что он делал – правильно. А если мне это кажется неправильным, значит, я чего-то не понимаю.

Голос из зала. Ольга Гаврилова. Как Вы считаете, насколько осуществимы идеи Даниэля в нашем российском обществе, здесь и сейчас?

Людмила Улицкая.Думаю, что они абсолютно неосуществимы ни в нашем, ни в каком другом обществе, но мы можем выжить в этой страшной истории, только если будем верить, что такой шанс есть. Помнить о нем, держать в голове. Может быть, в этом притягательность фигуры Даниэля: он действовал вопреки логике победителя, но делал все что мог. Эта жизненная тактика (или скорее стратегия?) не уникальна, я, слава Богу, все чаще с ней встречаюсь. У нас у всех сложилось в последнее время ощущение: то, чем мы занимаемся, обречено на поражение, но будем это делать; какая-то очень большая война уже проиграна, но мои позиции определены, и я буду стоять на них до конца.

Ведущий, ловко используя повод подвести черту. Дорогие друзья, на этих прекрасных словах мы завершаем сегодняшний вечер. (Все думают, что ведущий сейчас попрощается, но не тут-то было). Завершился какой-то мучительный этап в нашей жизни и назревает новый. Он будет напрямую связан с тем, сможем ли мы в самих себе заново открыть простые человеческие ценности, связав их с ежедневной обыденной деятельностью. Если получится, мы проскочим. Если не получится, дело будет плохо. Именно в таком, особом смысле мы говорим, что есть вещи, которые важнее, чем политика. Политика может ставить какие-то важные цели. Но если они не совмещены с ценностями, которые люди носят в себе, ничего не получается. Книга Улицкой «Даниэль Штайн. Переводчик» не случайно вызвала такой колоссальный отклик… тут, сгорая от стыда и закрывая глаза от ужаса, я начну говорить вещи, которых 20 назад сам от себя услышать не ожидал. Было время, когда литературу рассматривали с точки зрения жизненной практики. Преподаватели, сидящие в этом зале, прекрасно помнят эти времена. Тогда мечталось: ну когда же люди научатся говорить про главное: про эстетику, про творческие смыслы. Научились. И совершенно разучились говорить про то, что за книгами стоит, разучились говорить про ту суровую жизнь, которую высокая культура бросила на произвол судьбы, уйдя в словесный эксперимент, спрятавшись за игрой в бисер.

Роман Улицкой в этом смысле невероятно важное явление: он, с одной стороны, разрушает стену между жизнью и литературой, а с другой – заново ее создает. Тот, кто читал книгу, прекрасно помнит письма автора, адресованные ее подруге Костюкович. В них сначала сказано о том, что Людмила Улицкая собиралась написать документальную книгу, но вопреки замыслу написала художественную. Затем – о том, что все-таки это художество особого рода, прямо восходящее к реальности. Весь ее писательский кабинет завален биографическими справочниками, документами эпохи… А в конце концов признается, что все герои вымышлены, не такой была Хильда, не таким был сам Даниэль.

Балансирование на грани между жизнью и литературой, между вымыслом, замыслом и живым потоком жизни, мне кажется, вещь удивительная и редкая в современной литературе. Так же как редок роман о положительном герое. И то, что Улицкая решилась разрушить сразу два стереотипа нынешней словесности, – прямое следствие ее метафизического выбора: время проверять краеугольные камни.

Евгений Гришковец: Следы на мне