Важнее, чем политика

Адам Михник.Никто не может быть хорошим свидетелем на своем процессе. Я сам интеллектуал. Но все-таки я думаю, что да. Такая наша традиция: если мы хотим гордиться тем, что мы настоящие польские или русские интеллигенты, нам зачастую надо идти против наших личных интересов, чтобы защищать моральные ценности. Наверное, это будет позиция меньшинства. Но лучше проиграть с хорошим меньшинством, чем выиграть с варварством толпы, которая идет и кричит «Долой! Долой!»

Владимир Кантор, удовлетворенно. Спустя 30 лет ты говоришь примерно то же самое.

Адам Михник.Слушай, ну если выбирать между оригинальностью и аутентичностью, так извини, я предпочту быть ближе к собственной аутентичности, потому что оригиналов у нас уже слишком много…

3. Изнутри современности

Петр Вайль: Что у нас на языке

Это была одна из последних публичных встреч известного журналиста, эссеиста, литератора Петра Вайля; он специально прилетел на нее из Праги, где жил и работал и где через недолгое время у него случится удар, после которого он уже к полноценной жизни не вернется. Жизнелюбивый, энергичный, в каком-то отношении раблезианский, Вайль в то же время был образцом пунктуальности; он заранее написал текст своей вступительной лекции – его пример другим наука.

Ведущий/Александр Архангельский. В начале 1990 годов казалось, что реформировать экономику невозможно. Я помню, как в декабре 1991-го, перед началом реформ, водил иностранных друзей по самому крупному московскому универсаму, расположенному на площади Восстания, в знаменитом высотном здании. Десять тысяч квадратных метров. Не было вообще ничего. Только стояли на эмалированных подносах ежики из жира. В этот жир были натыканы спички, изображавшие иголки. А в остальном – кристально чистые прилавки…

Оказалось, что экономику реформировать удалось. Пришли люди, способные это сделать. Пришли с самыми разными намерениями. И бывшие научно-технические интеллигенты, и люди в малиновых пиджаках с «голдой» на шее, над которыми все смеялись. Но пока мы смеялись, они свою работу сделали. Не из идеальных соображений, а из элементарной жадности. Экономика возникла, товарное насыщение произошло, угроза голода, витавшая над страной в начале 90-х, кажется сегодня чем-то ирреальным. Правда, жизнь переменилась только в одной своей части, материальной; массовое сознание осталось прежним. Хотя казалось, что здесь-то наработано так много: прекрасные книжки выходили в 1970-е годы, ставились отличные спектакли, снимались отличные фильмы. Но выяснилось, что прошлого мало; если в настоящем никто не озабочен переменой сознания, оно способно утащить и человека, и общество, и политическую систему назад.

Петр Вайль сам выбрал тему; он будет говорить о языке, в котором закодированы ценности, и о политическом языке в частности.

Петр Вайль (демократично и в то же время почти величественно). У меня тоже свои воспоминания о начале 90-х. Я тогда впервые за 13 лет приехал в Россию, раньше это было невозможно сделать. И помню, как мы с друзьями метались по Калининскому проспекту, улице Новый Арбат, не зная, где поесть. И когда наконец в гостинице «Украина», где мы остановились, я договорился с метрдотелем, он тихо сказал официанту: «Дядя не из Москвы. Дядю посадить надо».

Ладно, все это в прошлом.

Говорим мы о языке. О том, что языком управлять невозможно. Эти замечательные обсуждения в Думе о том, как бы нам организовать язык – полная нелепость, поскольку язык самоорганизовывающаяся, самоопределяющаяся стихия, которая не поддается регуляции. Это примерно так же, как человек бы вышел на берег Тихого океана и сказал: сейчас я здесь наведу порядок – или остановился бы с берданкой у Эльбруса. Это не только русская идея, хотя русская в самой большей степени. Есть такие идеи и в других странах, например, во Франции, где недавний министр культуры боролся с американизмами. По случайному стечению обстоятельств его звали Джек Ванг. Не Жак Ванг, а Джек Ванг. Так его папа с мамой назвали, как-то не продумав это дело.

А то, что язык меняется, – понятно и неизбежно. Я думаю, многие из здесь присутствующих, кто постарше, пытался, наверное, своим детям читать самые простые вещи, вроде «Песни о вещем Олеге». «Как ныне взбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам». Там все слова непонятны. Кроме Олега.