Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Какой-то тяжёлый изматывающий сон: в маленькой комнате на работе много людей, ожидаем привоза каких-то бесплатных вещей, толкучка, тяжело, хочется уйти… Встала около 12, Гена ещё спал. Я отправилась на Рогожский рынок за яблоками. Дешёвых яблок не было, одна торговка посоветовала мне съездить на трамвае к метро «Пролетарская», где торгуют молдаване. Съездила, купила и вернулась в мастерскую.

Гена ещё не вставал. Поговорили о Красноярске, о деньгах – ехать ему или нет к отцу на 80-летие. Гена с грустью: «Поеду, а там Яушев – институтом отца руководит…» (С Рустамом Яушевым Гена учился ещё в МСХШ; тот, в отличие от Гены, удачно сделал карьеру, уже имел звания, руководил художественным институтом в Красноярске.)

После завтрака Гена пошёл разбирать свой большой холодный зал, расчистил место у картины, стал работать над «Коммуналкой». Я решила сегодня поехать домой с ночёвкой, дела накопились. Сказала Гене, что кушать на обед, чем кормить зверей, и ушла.

Домой попала лишь в 8 вечера (была ещё у знакомых Баженовых). Дома долго стирала, убиралась, разбиралась и проч. Думалось о контрастах жизни: в отдельном домике на Таганке и здесь, в квартире огромного дома, где чувствуешь и топот, и шуршанье, и разные звуки соседей вокруг… А ещё – большое видится на расстояньи. Когда Гена всё время рядом, он, его образ теряются в мелочах.

Надо чаще нам расставаться, ездить мне домой сюда, на Ленинградский…

Гене без меня звонила Лия Шарифжанова от Аллы Александровны Рустайкис (познакомили мы их нечаянно, теперь водой не разольёшь). Сама Алла Александровна стала жаловаться Гене на свою Алёну, что та нажила себе грыжу, завалилась барахлом, как старушка. Гена в ответ: «Ну а я завалился барахлом как старик».

Потом звонил и приходил к Гене Шульпин, принёс своё новогоднее стихотворение-поздравление, там строчки: «Видно, чёртова сила дух твой держит без сна. Есть для счастья Людмила – золотая жена». (Это Гена мне прочёл по телефону в присутствии Шульпина, тот ушёл уже около 12 ночи.)

Я легла поздно и почти до четырёх перечитывала строки у Бердяева, которые отмечала раньше.

21 января. Воскресенье

Ночевала дома, на Ленинградском, встала в 12. По просьбе Гены с диктофоном впервые поехала к родственникам его отца на м. «Планерная» (созвонилась с ними). Там старушка Анастасия Михайловна, двоюродная сестра Михаила Фёдоровича, вспоминала, рассказывала мне кое-что об их общей родне, показала фото старенького дома на 22-м разъезде на Алтае, где прошло её детство. Познакомила с сыном и снохой, хорошие добрые люди, дали банку солёных кабачков, варенья, пригласили на дачу под Шатурой. А на прощанье Анастасия Михайловна на диктофон сказала несколько тёплых слов Михаилу Фёдоровичу, поздравила его с 80-летием.

В мастерскую на Таганке я приехала почти в 7 вечера. У Гены днём была Вера Николаевна, тоже варенья ему принесла – из долек апельсина и лимона. Но Гене эти дольки показались жёсткими, и он попросил их прокипятить ещё раз. Пришлось Вере Николаевне искать у меня на кухне кастрюлю и кипятить варенье. Потом они с Геной пили чай. Гена ей рассказывал о бахаистах, о которых узнал в редакции журнала «Наука и религия» (на днях он зашёл в эту редакцию по пути к метро, предложил им напечатать свои работы, но у них другой профиль).

После Веры Николаевны пришла Нинка в мастерскую. Принесла, как обычно, какие-то старые шмотки, шпроты, лимон, читала свои новые стихи. Я ещё застала её, вскоре она ушла. Сутки в доме меня не было, кругом беспорядок, Гена нахозяйничался, пришлось убираться. Ужинали, кормила зверьё. Опять смотрела свою статью о Михаиле Фёдоровиче – Гена хочет всё-таки ехать к нему на юбилей в Красноярск и предложить там мою статью в газету. Но статья ещё сырая, надо править, перепечатывать…

Опять горевала, что никак не получается ни с голоданием, ни с регулярными записями.

22 января. Понедельник

Утром на Таганке встали с обширными планами – и билет купить в Красноярск, и за мастерскую уплатить… Завтрак. Гена звонил Борису Овчухову, тот жалуется: бессонница мучает, не спится… Гена в ответ: «Так это к старости, и я не сплю…»

Забрали все деньги – поехали вместе в МОСХ платить за мастерскую. Там сегодня выходной, кассы не работают, но Гена уговорил в бухгалтерии принять плату, мол, собрался уезжать в Красноярск. Оказалось, что денег хватило лишь на оплату долга за 3–4-е кварталы 1995 года. Мы – в «Инкомбанк» (в здании Политехнического музея), сняли 500 000 рублей (старыми запасами живём – ещё от покупки работ музеем на Поклонной горе). На Маросейке расстались: я обратно в МОСХ доплачивать, а Гена поехал куда-то на Тверскую к бахаистке Людмиле Николаевне Гращенковой (она его пригласила).

Встретились мы с Геной уже вечером дома на Ленинградском. Он привёз много брошюр, с энтузиазмом рассказывал о новом знакомстве, о новой религии, объединяющей все прежние. Я, конечно, слушала со скепсисом, мне эта искусственная религия бахаи напоминала искусственный язык эсперанто: в них нет глубин истории…