Вчера

Петлюку стало не по себе, он вспотел от ощущения неведомого жара. Моток стальной проволоки, заменяющий ему нервы, рассталился, вернее сказать, отпустился от этого жара и утратил пружинистость. Пётр Прохорович вынужденно отвёл взгляд. Трясясь в трамвае, он вспомнил, что уже видел парня раньше. Он — рабочий его цеха. Вроде как в смене Цовика реверсивщиком работает. Ну, конечно, у Цовика, где же ещё увидишь всяких комиков–гомиков, уже без сомнений констатировал Пётр Прохорович, когда молодчага обратился несомненно в его, Петлюка, адрес:

— Здрасьте! А теперь не опоздаем?..

Петлюк молча улыбнулся. Потом, вышагивая по территории завода, Пётр Прохорович вновь оказался рядом с Семёном и не удержался от нотаций:

— Молодец ты, ну в самом деле, молодчина… Вот это по–комсомольски. Так и действуй в жизни. Главное в ней — суметь организовать людей. Тогда сумеешь всё, что угодно…

— Например?.. — Не совсем воспитанно спросил Сёма.

— Например?.. Например… Ну, например, достичь желаемых высот. Помнишь? «И только тот достигнет её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам…» Вообще же, ещё раз говорю, ты — молодец, — сладкоречиво закруглился Пётр Прохорович. — Я скажу Цовику, чтобы перевёл тебя в дробилку. Хлопец ты толковый, и я мыслю, в дробилке из тебя выйдет стопроцентный мужик. Ха–ха! Почитай пособий, инструкций всяких, У Крохмаля не стыдись спрашивать, что к чему, и в конце месяца мы тебе третий разряд дадим. Солидно зарабатывать, очевидно, не откажешься, а с третьим в дробилке тысячу двести будешь определённо иметь…

— Да уж, понятно, не откажусь…

— Ну вот и договорились. Напишешь заявление через Цовика, так и так, прошу экзаменовать на тарифно–квалификационной комиссии. Я поддержу, а это — всё! — Доброжелательно пообещал Петлюк, отпирая двери своего кабинета, а Семён потопал ещё выше, на шестой этаж, у раздевалку, где голый Вова Глюев, зябко поводя плечами в весьма прохладном воздухе и пришивая ответственную пуговицу к рабочим штанам, подтвердил, что, действительно, если уж Петлюк пообещал, то тогда, вероятно, всё так и будет!

— Но он тебе поднимет разряд, а десяти мужикам премию срежет! Учись понимать руководство, Сёма, пригодится в жизни!..

— Кажись, я его и так уже понимаю. Или почти понял. Не человек — агитброшюра. При том, брошюра занудная, компиляторская…

— Не матерись, — засмеялся Глюев.

Они прогарцевали своими тяжеленными ботинками мимо дверей Петлюка, торопясь на пятиминутку…

Когда Серба ещё колебался — оформляться или нет в цех агломерации, последнюю гирю на весы выбора бросил Константин.

— Врать не буду, тяжеловато там. Комфорта в обрез, а работы, — лишь бы крыша не поехала на следующий день!

А если уж Костя подчеркнул, что работа тяжеловата, можно смело считать, что нормальному человеку там не выдержать. Всё же, чтобы не показаться трусом, Семён, хотя и не очень уверенно, согласился.

— Работы мало, где нас нет. Пойду в аглоцех, попробую. Правда, Игорь намекал, что не очень интеллектуально там, ну да ладно… Хотя хотелось бы головой посоображать…

— Не верь стиляге, он тебе слегка преувеличил. Там не ад, а всего лишь его филиал. «Не очень интеллектуально»! Разве такой, как ты, сможет грабаркой шуровать? Нет профессий интеллектуальных. Это — глупость. Есть интеллектуалы. Есть просто люди, у которых мозги чешутся, только и всего. И если ты именно такой — бегом в тот цех, обхохочешься…

Однако в первые дни работы Семён едва не стушевался, затих, не понимая логики общения всех этих бесчисленных механизмов и приспособлений, везде чудились ему беспорядок, бестолковщина, диссонанс.

Со временем ощутил себя необходимым. Не только машинам, но и бригаде. Он, наконец, ощутил себя рулевым процесса, уловил последовательность технологической нитки, познакомился с дробильщиками и повеселел, — работа явно клеилась.

Ему даже нравилось мотаться в клубах рыжей пыли, в сатанинском грохоте транспортёров и обеспечивать выполнение одного–единственного приказа, одной просьбы, одного заклинания цехового диспетчера:

— Давай, братва, давай, давай! Дава–а–ай!..

И Семён вместе со всеми дробильщиками — а их восемь рыл — давал…

Ненасытно зияют стальные провалы бункеров. Тяжёлый поток дроблёного боксита глухо проваливается в многометровую глубину. Облако коричневой пыли вибрирует от визга транспортёрных катков, придавленных перегруженной транспортёрной лентой. Дымно и горячо исходит паром на встречной ленте другого транспортёра груз возврата агломератной мелочи, которую возвращают на перепекание, ибо сортом не вышла…

Едва моргают где–то под самой крышей пятисотсвечовые лампы, похожие на оранжевые задымленные солнца огненного военного времени, и чуть–чуть освещают поле боя — вздрагивающий от неутомимой работы мощных электромоторов второй этаж хмурой бетонной коробки дробильного отделения.