Вчера

Коричневые потёки пота размазывает грязным рукавом наброшенной на плечи спецовки. Всё. Рукавицы — прочь! Смену сдал! И Семён шустро, насколько позволяет усталое тело, топает в душевую. Он долго и тщательно полощется. Трёт спину Глюеву с агломашины, а Евстафьев брызгается водой, словно ребенок малый, и, открыв форточку, показывает всем, — и крохмалю Ивану, и старому Лукасу, и электрику Николаю, и Гущину из спекательного отделения, всем, кто, хохоча и отдуваясь, прыгает под ггорячим дождиком:

— Во–о–на! Глядите, какой, все–таки, классный мост через Днепр отгрохали, теперь на рыбалку можно пешком ходить!..

По правде, мост построили ещё лет десять тому, вернее, отчитались, красиво доложили наверх, но потом, как обычно, всё доделывали–переделывали, пока, наконец, не устранили недоработки и огрехи. Короче, теперь мост и звенит, и смотрится, и работает, как положено…

В девятом классе, когда на бумаге вроде открылся мост через Новый Днепр, Сенька так и не увидел его. Не было случая. И вот только в прошлом году подходящий случай представился. Сёма познакомился с новым мостом, когда перед увольнением с очередной дурацкой работы возвращался из последней командировки. Сначала под полом вагона прогремел мост через Старый Днепр. Потом, на пару минут, пока поезд пересекал остров Хортицу, грохот затих, а внезапно электричка вновь загремела словно над пропастью, и бетонные секции гигантского моста загудели, как камертоны, — торжественно и в то же время тревожно. А где–то внизу, под поездом, ярко, так что больно было смотреть, поигрывал под солнцем Днепр.

Сенька Серба тогда удивлённо засмотрелся в окно, провожая взглядом леса–плавни Рябого острова, игрушечные с такой высоты рыбацкие лодочки, их немало качалось у подножия моста, пароход, важнецки топающий из Херсона, да серых крикливых чаек, которых пригоршнями бросало летнее солнце, а они падали и падали понарошку куда–то вниз, к самой воде, чтобы снова, поцеловав её и схватив при удачном пикировании рыбёшку, взлететь вверх.

В те торжественные секунды Сёма очутил, что волнуется, скользнул взглядом вправо и увидел родной ухоженный город. Сколько мог видеть глаз — дома, дома и дома. Вдали белела, перекусывая Днепр, прочная челюсть плотины ГЭС.

И над всем этим богатством блестело в высоте солнце — жёлтое, как мелитопольская дыня, июньское солнце.

Мост закончился, электричка пробежала ещё с километр и привычно прилипла к перрону. Бестолковый командированный Серба подхватил спортивную сумку и, ощупывая карман, где лежали документы и жалкие остатки суточных, спрыгнул на горячий мягкий асфальт.

— Ну, здравствуй! — Вслух обратился он к городу после трёхнедельного отсутствия.

— Здравствуй! — Ответила удивлённо симпатичная блондиночка, и, удивлённо поведя плечами, побежала кому–то навстречу.

Семён пошёл сквозь шум, поцелуи, узлы, чемоданы и жару в акациевый рай, возвращаясь к своей безалаберной жизни…

— Мощный мостяка? — Переспросил Володька Евстафьев, весь в мыльной пене, как Дед — Мороз.

— Классный, — согласился Сёма, подумав, что мост, возможно, привёл его к новому взгляду на жизнь…

— Цовик, что вы безобразничаете в ночную смену? Или мне опять приезжать под утро вас контролировать? Вот, все посмотрите, что напёк Цовик, полюбуйтесь! — и Петлюк взял с подоконника, где лежали пепельно–черные куски агломерата, один, отличавшийся по цвету от соседних образцов, обломок. Казалось, он был присыпан толчёным красным кирпичом. Производственники заулыбались.

— И такого мусора вы навалили целый думпкар. Скажите спасибо, Кулаков проглядел, не вернул обратно. Брак, настоящий брак. А всё потому, что лезете и лезете за длинным рублем, не считаясь с интересами общества.

— Прогавили, виноват, — сознался Цовик, посчитав за лучшее повиниться.

— То–то, смотри мне! На будущее еще раз учудишь, шкуру спущу. И всем запомнить, агломашину гнать, — ни–ни!

Зазыкин счастливо ухмылялся: «Неопытная птичка этот Цовик. Почему агломерат красный? Гнали, чтобы побольше испечь, агломашину на повышенной скорости. Шихта не успела пропечься, и необуглившийся боксит предательски закрашивает продукцию. Но цвет — пустяк. Качество страдает, потому что агломерат не спекся, сохранил пылевидную структуру, и, загруженный потом в соседнем цехе в электропечь, не откристаллизуется в качественный корунд. Но какое нам дело до электроплавильщиков? И никто не догадается, как поступаю я. Навалю думпкар браку, а потом приторможу агломашину и сверху посыплю его отличным кондиционным агломератом. А уж если подали вагон Кулакову на склад и он прохлопал и опрокинул думпкар, все, извините, я ничего не знаю, может, то и не мой, не моей смены, чем докажете?».

— А вы, товарищ Сорока, — обратился Петлюк к главинжу, — покрепче присматривайте за нашими шустриками.

— Слежу днем и ночью, Петр Тихонович, но ведь я не технолог, в конце концов, чтобы принимать агломерат по качеству, есть же контролер ОТК.