Вчера

— Что за чушь вы несёте, Серба, — спохватившись, вдруг привстал со своего места Петлюк, начиная распознавать истинный характер выступления парня.

— Давай–давай, Сенька! — Кричали с места. — Не зажимайте хлопцу рот, начальники!..

Обрывая молодым баском суету, Семён продолжал:

— Так вот, значит, что получается. Рост производительности на 27,3 процента получился за счёт систематических наших переработок, за счёт нехватки рабочих.

Например, я мотаюсь, как ролик в подшипнике, и обслуживаю и реверсивку, и 56-й, и 57-й транспортёры возврата, потому что возвратчик уже месяц, как уволился, а поставить другого некого. И вот потому, что 87 человек вкалывают за 128, и получается бешеный рост производительности труда. А разве так надо? Надо автоматизировать цех не на бумаге, а на деле, и этим сократить необходимость в рабочих, а не уповать на то, что люди смогут обслуживать механизмы вдвое меньшей численностью…

Зальчик вытянул шеи и молча слушал. И только когда Краминов, тоже молча, показал пальцем на часы, предупреждая, что истёк регламент, Семён вопросительно посмотрел на людей, Евстафьев, как бы от имени всех, а молчанием своим все подтвердили его полномочия, выразился просто и ясно: — Чего там, поливай! Балакай, сколько надо!..

— Так я недолго, ребята! Хочу только ещё сказать, что постоянная нехватка людей здорово экономит по цеху фонд зарплаты, а значит, резко против плана снижает себестоимость агломерата, за что премии и грамоты руководству…

— Правильно кроешь, сынок! — послышался с порога голос Гущина, который не вытерпел неведения и на минутку заглянул в зальчик.

— Идите к агломашине, Гущин! — Зло оборвал его Петлюк, но в поднявшемся гаме слова его не дошли до адресата. Тем временем Серба под крики и аплодисменты соскочил с подмостков.

Конечно, выступивший вслед Петлюк не стал даже опровергать дробильщика, он намекнул только, что лучше бы тому не начинать свой труд в заслуженном цехе с демагогии. Потом он рассказал, каких похвал добьётся коллектив, если освоит производство новой продукции — железорудного агломерата.

— Вы только представьте себе, вы дробите железную руду, добавляете флюсы, спекаете в агломерат и прямёхенько, минуя доменную печь, загружаете этот агломерат в мартен и выплавляете сталь! Это же революция в металлургии! Так давайте работать, ребята, а не болтать беответственно и безграмотно!

Но собрание, знавшее умение Петлюка сказануть учёную речь красиво и убедительно, на сей раз не попалось на хозяйскую удочку. Уж больно сильно и прицельно стеганул Сенька по сердцам старых агломератчиков и дробильщиков.

— Не то вы объяснили, Пётр Прохорович, что мы хотели послушать, хотя и железорудным агломератом люди наши интересуются, — прокашлялся бригадир дробильщиков Крохмаль. Высокий, широкогрудый, справедливый Иван имел–таки непростое уважение со стороны работяг.

— Здорово до вас дробил брехню Серба. Раздолбил на мелкую фракцию. Я и не догадывался, что все наши показатели — брехня, зато теперь понимаю, что к чему. Действительно, об этом не только побалакать надо, но ещё и в парткоме поднять кое–кого на просвет. Или возьмите, братцы, вентиляцию. Я как–то разговорился с Емельянычем. Оказывается, тридцать тысяч рублей не освоены в прошлом году цехом на вентиляцию, на улучшение условий труда. В этом году вообще ни одной вытяжки не поставлено, ни одно окно в галереях и в дробилке поворотной фрамугой не оборудовано. А мы задыхаемся в пылюке, иногда наощупь передвигаемся по дробилке, как в тумане, и не видать подавальщику, сколько боксита несёт 8-я лента, значит, не знает он, увеличить или уменьшить подачу. А потом, когда застопорится дробилка, за те 30 — 40 минут, что мы лопатами разгружаем ленту, теряем 30 — 40 тонн мелкой фракции. У нас ведь как в цехе заведено, — большого запаса дроблёного боксита не держим, работаем на подхвате. Бывает, мы застопоримся, а из–за нас останавливается спекание…

— Ну, будет, будет, Крохмаль, — попытался успокоить хозяйственного бригадира Петлюк, — разберёмся, выясним, — гипнотизировал он мужика, но бушующее пламя только вскидывается от воды, и разошедшиеся люди наговорились лишь к полночи.

— А ты — артист! — Подкусил Сербу в проходной предзавкома Лупинос, когда расходились по домам, торопясь на последний трамвай. Обиженный его безголосостью на собрании, Сенька огрызнулся, невзирая на чин: — Не «ты», а «вы», между прочим… И кто из нас кого играет, ещё не ясно!..

Наконец, наступил вторник, и последний час работы показался Сербе длинным и, главное, бессмысленным.

— Гробимся тут, а кому оно надо? — пожаловался он пробегавшему мимо Евстафьеву. Тот охотно тормознулся, опёрся на свою знаменитую лопату и по привычке подтравил:

— Что, заработался, правдоискатель? — Увидев же солидную кучу пыли, которую Сербе ещё предстояло перевозить тачкой в бункер, Вовка, не дожидаясь приглашения, взял лопату наперевес, играючи набросал полную тачку и, ловко лавируя между металлическими конструкциями, отвёз её и вывернул в специальное отверстие бункера.