Вчера

Не столько вопрос, сколько утверждение. Оно пронзает разделяющий нас воздух.

Я молчу. Неожиданная усталость наваливается мне на плечи. Снимаю пиджак, швыряю его на спинку кресла и ухожу на кухню. Клэр идет за мной. Не осмеливаясь посмотреть ей в глаза, я чувствую, как они прожигают мне спину.

Я щелкаю тумблером чайника и достаю чашку с верхней полки буфета.

– Ты мне лгал. – Она располагается у столешницы, перегораживая мне путь к чайным пакетикам. – Говорил, что у тебя в Лондоне работа. Твоя работа оказалась сексом.

Меня передергивает.

– У тебя разыгралось воображение. Эта София – сумасшедшая фанатка, она все придумала. Ее семнадцать лет держали в сумасшедшем доме. Даже Ричардсон сказал, что ее дневник – «бурная река полусознания».

Клэр фыркает.

– У тебя хватает наглости врать мне прямо сейчас, – объявляет она; глаза пылают красным. – Ты подлец. Человек, который спит с посторонними женщинами и красиво рассказывает всему свету про то, как мы столько лет счастливо женаты.

Я не могу придумать подходящего ответа.

– ТЫ ПОДЛЕЦ, МАРК!

Плошка для овсянки, оставленная здесь утром, летит через всю кухню. С жутким грохотом она врезается в стенной шкаф в нескольких ярдах от меня и рассыпается на дюжину осколков. Один попадает мне в ботинок и отлетает от него. Неттл подскакивает на плиточном полу, испуганно тявкает и начинает выть.

– ТЫ…

– Клэр! – Я поднимаю руки, отчаянно пытаясь ее утихомирить. Ее колотит от собственного гнева, пальцы сжаты в кулаки. – Клэр! – В моем голосе пронзительная мольба. – Пожалуйста, успокойся…

– ТЫ ПО УШИ В ДЕРЬМЕ!

Она абсолютно права. Хотя Ричардсон и отпустил меня домой, я чувствую, что этот боевой детектив не оставил решимости упрятать меня в камеру в глубине своего участка.

– И скоро провалишься еще глубже вместе со своей политической карьерой, – продолжает Клэр, вдруг понижая голос до шепота. Что лишь умножает звучащую в ее словах угрозу.

Она одаривает меня кривой улыбкой – я никогда не думал, что она умеет так улыбаться. У нее глаза убийцы. Наверно, такое лицо и должно быть у оскорбленной женщины.

– Я подаю на развод, – объявляет она.

Я вытираю глаза и заглатываю остатки холодного чая. Он оставляет на языке терпкий, даже горький вкус. Слова Клэр все еще стучат у меня в ушах. Она исчезла наверху, победоносно захлопнув за собой дверь спальни. Очень хочется броситься следом и успокоить ее. Если повезет, ее можно убедить не делать глупостей. В свете сегодняшних событий я нужен ей всяко больше, чем она мне. Но пока не поздно, надо сделать все возможное, чтобы пресса не узнала о моем недавнем визите на Парксайд.

Пресса. Что за черт.

Я забыл, что в полдень у меня пресс-конференция в Гилдхолле.

Чтоб вам всем.

Словно по сигналу, звонит телефон. Я со стоном достаю его из кармана. Я уже знаю, кто это.

– Где тебя черти носят, Марк? – Грубый голос Роуэна полон отчаяния.

– Прости, меня задержали…

– Немедленно тащи свою жопу сюда, дубина. Уже без двух минут двенадцать.

С портфелем в руках я несусь через розовомраморное фойе Гилдхолла, опаздывая на двадцать минут на собственную пресс-конференцию. Недостойный моего положения галоп через продуваемую ветрами Маркет-сквер, слава богу, прочистил мне мозги. Я приглаживаю чуб, жалея, что перед выходом не смазал его гелем. Но вообще-то, я еле успел надеть костюм.

Роуэн корчится у основания лестницы, рядом с деревянным морским коньком меланхоличного вида. Лоб сморщен от глубоких мыслей.

– Извини, Роуэн…

– Считай, тебе повезло, они там наверху еще ждут, – говорит он, злобно таращась. – Их немало. «Таймс», «Дейли телеграф» и «Индепендент». Би-би-си и Ай-ти-ви. Даже эта болонка из «Дейли мейл», которая сует в обзоры всех четырех своих бывших мужей, как говорит мой дневник. Постарайся не настроить ее против себя, если сможешь. Я не ожидал такого интереса. Но реклама плохой не бывает, и я уже раздал им копии твоего заявления.

Роуэн заставляет меня нервничать.

– Покайся за опоздание. – Он трясет у меня перед носом указательным пальцем. – Говори вежливо. Держись серьезно, но без помпы. Скажи, что ты будешь отличным парламентарием. Не обосрись. Ради бога, не обосрись.

Я смиренно киваю, и он тащит меня по ступенькам, потом по коридору, потом распахивает двери. Я леплю на лицо улыбку и шагаю вперед через обшитую деревянными панелями комнату. Роуэн топает позади. На сцене возвышаются три микрофона: на одном логотип Би-би-си, на другом – Ай-ти-ви.

– Прошу прощения за то, что заставил ждать, – говорю я самым что ни на есть извиняющимся тоном. – Роуэн дал вам текст моего заявления. Я с радостью отвечу на все вопросы, которые могут у вас возникнуть.

Вся комната в поднятых руках. Я останавливаюсь на лысеющем мужчине в последнем ряду: у него безобидный вид.

– Би-би-си, – говорит он. – Как вы относитесь к успешному прохождению закона о смешанных браках, мистер Эванс?