Вчера-позавчера

– Сколько лет Сладкой Ноге? – спросил себя Ицхак. – В любом случае он старше Фрумечи на десять с лишним лет, но зато ростом он выше многих молодых людей. И если лицо его увядшее, так глаза – молодые, и, когда он смотрит на человека, не всякий человек может выдержать его взгляд. Сколько всяких новшеств он предлагает, сколько пользы есть в этом для людей, только он разбрасывается, кидается от одной вещи к другой и не успевает закончить. Если бы была тут Фрумечи, она бы присмотрела за ним.

Все евреи – братья, в особенности в Эрец Исраэль. Прошло много времени, и Ицхак забыл тот свой ответ, данный им старцу на корабле; теперь оба они живут в Иерусалиме и, может быть, повстречаются друг с другом, но даже если это и так, что мы от этого имеем? Ведь пути наши совсем разные. Как хорошо было ему, Ицхаку, когда он плыл в Эрец Исраэль! Сколько чаяний и надежд маячило перед Ицхаком! Теперь все его надежды ушли. Деньги, взятые в долг отцом на его отъезд, он не вернул, и, если не произойдет чуда, придут заимодавцы в отцовский дом и вытащат подушку из-под его головы. Та самая история с реб Юделе-хасидом и тремя его дочерьми про найденный ими клад – неужели это правда? Наверняка реб Юдл Натанзон, знаменитый богач, наверняка это он, тот самый, кто дал приданое Песеле, дочери реб Юделе-хасида, а те, кто обожает чудеса, выдумали историю про клад. Но, так или иначе, нам от этого не легче, ведь благодетели типа реб Юдла Натанзона не встречаются в наше время, а уж людей, так уповающих на Всевышнего, как реб Юдл-хасид, точно – нет. Если так, что нам оттого, что с реб Юделе произошло чудо? Какая разница, попался ли ему клад или встретился ему богач, давший приданое его дочери? Если мы посмотрим, как устроен мир, мы увидим, что скорее земля раскроет свои сокровища, чем богач откроет свой карман и подаст руку бедняку. На самом деле наше поколение тоже не лишено благодетелей, только вся их благотворительность не ставит бедняка на ноги, а приучает его к такому существованию, существованию в бедности. Оставим все эти размышления и вернемся в реальный мир. Ицхак занимается своим ремеслом, иногда в одиночку, а иногда с другими малярами, иногда у господ и консулов, а иногда у обычных домовладельцев. Молока с медом не нашел Ицхак в своем ремесле, довольно с него, с Ицхака, что он успокоился.

Часть седьмая Душевное равновесие

1

Душевное равновесие поставило на нем свою печать. Что бы с ним ни происходило, он принимал как должное, не сетовал и не жаловался. Уже привык он к выходкам небесного светила и к проказам ветров. Иссушающие хамсины, высасывающие влагу из костей человека; пыль, стягивающая кожу; желтый свет, опаляющий глаза; и воздух, навевающий скуку; и всякие другие климатические сюрпризы – не выводят его из этого состояния. Находил он работу – работал, не находил – не огорчался. В дни, когда он не был занят своим ремеслом, шел в библиотеку и читал книги, а по вечерам заходил в Народный дом почитать газеты. Если был там оратор или лектор, он сидел, слушал и не уходил, пока не закончатся дебаты, не важно, было ли это повторением сказанного, причем дважды и трижды, или полная противоположность тому. И даже если возвращался он домой полумертвый, назавтра он снова шел в Народный дом.

В Народном доме он познакомился с разными людьми, и среди них с молодыми людьми, коренными жителями Иерусалима, приходящими туда тайком от родителей, ведь каждый, посещающий Народный дом, был в их глазах безбожником. Своими тяжелыми одеяниями и черными фетровыми шляпами, а также своими осторожными движениями, как бы говорящими, что их хозяева должны давать отчет в каждом своем шаге, и в особенности своими жадными глазами – выделялись они из остальных посетителей Народного дома. Жажда эта в их глазах, с одной стороны, была жаждой познания истинной цели, ради которой создан этот мир и ради которой стоит ему, человеку, жить в этом мире, а с другой стороны, это была жажда хоть чуть-чуть свободной жизни. Пока еще не познали они истинную цель и пока еще не знают, что такое свобода. Но надеются, что здесь, в этом месте, среди современных людей, они найдут то, по чему их душа истосковалась. Когда увидели эти юноши завсегдатаев Народного дома, то были разочарованы. На первый взгляд похожи они на всех остальных людей и даже менее значительны, чем многие из тех, кого они знали, но ведь нельзя же так говорить, и они, принижая себя, говорили: конечно, наше восприятие низко и мы не способны увидеть их свет. И они ждали того дня, когда удостоятся увидеть его.