Вчера, позавчера…

Большие темные абажуры затеняли лица и освещались только руки и поданные яства. Через столик вы уже не могли различить, кто сидит за соседним столом.

Да и ходить между столами не полагалось, к вам сейчас же подлетал метрдотель. Он провожал вас до коридора, заботясь, чтобы вы не разглядывали публику!

Уже после революции, в 1923-м году, «Донон» справлял свое стосемидесятипятилетнее существование!

Мы с компанией были в эти юбилейные дни…

Был отпечатан листочек для меню, на котором была картинка под «Мир искусства». Веселые гвардейцы императрицы Елизаветы Петровны кутят с дамами в кринолинах. И дата 1748–1923 — сто семьдесят пять лет! Но «изыск» «Донона» едва ли не возник при Николае последнем!

«Кюба» был рестораном высшей аристократии! Он был посещаем великими князьями. Все официанты — бывшие солдаты гвардии, и они уже не спутают, кто из посетителей высочество, сиятельство или высокоблагородие!

Просто же… гражданину Российской империи швейцар любезно сообщает, что все столики заняты!

Он помещался на Английской набережной, против Академии.

Впервые на крыше здания была применена мигающая электрическая реклама: «С-U-B-A-S».

Шутники говорили: «Да святится имя твое!»

В Петербурге-Петрограде было много художественных выставок, не только одна за другой, но и одновременно.

Каждое художественное товарищество имело своих собственных посетителей, поклонников и покупателей.

Поклонник «Весенней» не пойдет на выставку «Мира искусства», где выставляются, по его мнению, кривляки и неучи. Поклонник «Мира искусства» возмутится, если его заподозрят в посещении «Весенней», — это не по уровню его культуры! Были поклонники (со стажем двадцатилетним, тридцатилетним) «Передвижной», и ей они не изменяли. Были акварелисты (кстати сказать, чистые акварелисты, а не «гуашисты» или «темперисты»): акварелисты-мужчины, акварелистки-женщины.

У каждой выставки своя публика. Так же как и в театрах: поклонники Александринки не бывали в балете, а истый балетоман просто и не думал завернуть в драму.

Самой уважаемой, самой, я бы сказал, «достоуважаемой» выставкой для людей пожилых с традициями «Народной воли», с культом Белинского, Чернышевского, Некрасова и Салтыкова-Щедрина была выставка «передвижников».

Ее же любила посещать и молодежь студенческая, не разбирающаяся в изобразительном искусстве, но считавшая, что это «высшее», что есть в живописи. Раз там Репин, то «не надуют», не шарлатаны и не футуристы!

Провинциальные девушки, приехавшие на «курсы», чтобы не остаться невежественными, тоже посещали только «передвижников».

— Я люблю живопись, хотя и мало в ней разбираюсь… — говорили они… — Но у «передвижников» мне все нравится!

Репин на этих выставках был по живописи чуть ли не самый свежий и самый «передовой». Остальные писали много коричневее и тусклее!

Хотя этого нельзя сказать о Богданове-Бельском, он при злободневной тематике сильно «подимпрессионистил» свою палитру!

Темы Репина были как-то всё анекдотичней и анекдотичней. Помню его картину: «Пушкин читает свои стихи на лицейском экзамене». Уж до того все было «разъяснено», что уж граничило с лубком для солдат. Державин — грязный, развратный старик и «царедворец» в орденах! Он глух и ничего не слышит, хотя Пушкин стоит от него в двух метрах. Сам Пушкин — молодой истерик в «предельном энтузиазме», никто не может усомниться, что он не только читает, но даже орет свои стихи! Хотя сами стихи, читанные им на экзамене, совсем не требовали такой исступленной жестикуляции… Публика — аристократы, мусор человечества, подхалимы, развратники и обжоры!

Когда наступила война, то появилась тематика доблестно-патриотическая: сестра милосердия вылезла из окопов и ведет солдат в атаку!

Помню и картину Богданова-Бельского на «острую» тему. Некий кулак, красивый, с благородно классической бородой «укупил» дворянское имение! Почти чеховский «Вишневый сад». Он в рубахе и жилете поверх рубахи. Семья пьет чай из «поповских» чашек, на которые в десятых годах появилась мода! Все тогда писали «барские натюрморты». Кругом кулака семья. Мебель красного дерева… Павловской эпохи или Александра I. Колонны отделяют другую комнату. Интерьеры дворянских усадеб — тоже тема десятых годов! Их писал и С. Жуковский из «Союза».

Словом, Богданов-Бельский не отставал от духа и увлечений своего времени… Это был «свежий ветер» на выставке с традициями 60-х годов.

«Передвижная» устраивалась в залах «Поощрения художеств», на Морской. Это была традиция!

Осенние и весенние выставки были менее идейны. Участники их были все «окончившие Академию», «декаденты» на них не допускались.

Люди, читавшие «Аполлон», часто могли наткнуться на весьма иронические упоминания на его страницах об этих выставках! Они были лишены того, что мы можем назвать «прогрессивные» течения в искусстве! Все на вкус среднеевропейского мещанина или буржуа. С этой точки зрения они были на уровне так называемого немецкого импрессионизма, то есть академизм плюс умеренное заимствование «кое-чего» и от импрессионизма лет через сорок после его появления! Но, конечно, только не в пейзажах!