Вчера Сегодня Никогда

Подловив момент завтрака, где-то около двух, я весьма четко договорился вместе отобедать и устремился к ней довольно рано, так чтобы успеть к вменяемому времени, до обычной сходки моделей и их потребителей - к 6 р. т., - но все равно опоздал. У нее, правда, никого не было, даже ее молодого любовника, но Нора уже успела вдеть. Программу я знаю наизусть, и - если любишь, терпи, - вот и терпел обычное остроумное злословие, сообщение о том, что до тридцати она была девственницей (если, правда, не считать рождение ребенка, она оговорилась для приличия), затем жалобы на творческий застой, слезы по поводу того, что все ее потребляют (чистая правда, кстати), требование, чтобы я сказал, что она хорошо выглядит, я сказал, что мне, трудно, что ли, дикий смех и блистательно сальный рассказ про ее новый роман с драгдилером. Одно только меня смущает, поведала мне Нора, - его год рождения - 1983-й. Этот год ее смущал отнюдь не тем, что, если бы они со своей дочерью поднапряглись и родили бы обе чуть раньше своего совершеннолетия, он мог бы вполне стать ее внуком, но тем, что он - Свинья, как ее муж и молодой любовник. Не слишком ли много свинства в одном доме, как ты думаешь?.. Они же меня сожрут... Этого драгдилера я видел четыре месяца назад, и называть его надо скорее Драгдилером, так Как это не определение профессии, а ласковое прозвище. Нора познакомилась с ним в сортире ночного клуба, притащила рисовать, и я как раз застал сложный момент юношеской жизни на распутье, так в одно и то же время его обрабатывали и Нора, и ее друг, хозяин ресторана, предлагавший юноше работу официанта. Он был заинтересован и той и в другом предложении и был похож на нежного волчонка, еще ни разу в жизни не линявшего. Нежного, но голодного, впервые вышедшего на охоту. - Не давай ему, пока он тебя главным менеджером не сделает. - Нора ободрительно хлопнула волчонка по заднице, разрешив его сомнения, так как он понял, что ласковому теленку двух маток сосать не возбраняется. Чело его разгладилось, и он устремился вперед - как я теперь узнал, весьма результативно. Работу тоже получил.

Романтика Нору успокоила, она подкрасила губы и вывела меня поужинать в соседний китайский ресторан. Несмотря на мои вялые протесты, заплатила, заставив меня испытать приятное чувство пожилого жиголо по вызову «все, кроме секса», и, поковырявшись в утке, совсем пришла в себя, приободрилась, и уже новые радости ждали нас, так как ей позвонил некий американский коллекционер, «с которым я обязательно должна тебя познакомить». Отказаться не было никакой возможности, я это прекрасно понимал, во-первых, он - няма, у него полно мальчиков, во-вторых, он меня покупает, мне нужно с тобой появиться, в-третьих, у него роскошная квартира и отличная мебель, ты же любишь мебель, - уговорить меня было не так уж и сложно, рассказы про американца бьши очень смачными, а с Нориной энергией я один явно бы не сладил, и страшно интересно посмотреть на новое поколение мальчиков, в ночные клубы по лености и ветхости я уже давно не хожу, а жизнь проходит и уже и прошла, или еще нет? Или прошла?

На лестнице дома Адомини, вполне себе уже благоустроенной, - а я помню ее обоссанной, а она помнит меня молодым, когда я старательно изучал русскую неоклассику, - нас встретили сразу четыре мальчика, выставленные, видно, курить на площадку. Я даже в них не успел всмотреться, но не потому, что глаза забегали, а как-то резко меня поразило, что на площадке, у окна, стоял диван из карельской березы, обитый светло-оливковым плюшем. Поразительна была именно светлость отгенка обивки и то, что мальчики, несмотря на наличие дивана, сидели на ступенях, встав при нашем появлении и чинно пожав мне руку. Пролетом выше уже ждал любезный хозяин, спортивный сорокапятилетний американец, весь в гуччи, милый, насколько может быть мил владелец одного из самых дорогих и самых уродливых видов в Петербурге, вида на Спас-на-Крови. Впрочем, виден был и восхитительный Конюшенный двор Стасова, и, если исхитриться, даже Михайловский замок, и квартира была такая же, смесь карельской березы и продукции итальянского Домуса, нечто во вкусе русского AD, с отличной копией «Крещения» Гвидо Рени в спальне, куда меня, конечно же, повели. Дань русскому гостеприимству от американского чувства приличия. И большой коллекцией Нориных работ. В квартире сидела секретарша американца, полная очкастая русская дама лет тридцати пяти, все время улыбавшаяся и очень милая, чья нелепая фигура придавала всему содому что-то уж совсем феерическое. Нора бросилась с ней обниматься, потребовала шампанского, появились и Советское, и Моэтт, мы с американцем пили пиво, и, к моему удивлению, из четырех парней появился только один, остальные растворились, видно, просто приходили другана проведать.