Они оба, хотя и по отдельности, пользовались расположением де Ноай, подарившей Гермеса Рашель, затем украшавшего ее гостиную во время расиновских чтений. Будучи девушкой с фантазией, Рашель распространила легенду, что бюст - работы самого Праксителя, что это шедевр греческой пластики, и т. д. - возможно, ради шутки. Гермес наслушался и насмотрелся всякого, особенно - скандалов с крошкой Максимом, которого Рашель допекла своей любовью и ревностью, допекла настолько, что он от нее сбежал, прихватив бюст Гермеса и кое-что еще, вообще-то по мелочи. Сбежал он не один, а вместе с закадычным другом Рашель, весьма выразительным персонажем парижской жизни времени Мулен Руж. Это был «русский» Соломон Рот-штейн, выступавший в Париже под псевдонимом Vladislav de Baranoff, новый Паганини, сострясав-ший своей виртуозной игрой на скрипке и стены салона графини де Ноай, и гостиную Рашели, и многие другие весьма респектабельные помещения. Его внешность отличалась крайней эффектностью, просто вылитая любимая актриса Альмодовара, Роза де Пальма «в штанах», как тогда бы сказали, теперь-то штаны для Розы столь же естественны, как юбка для шотландца. Доведенный любовью Рашель, Максим вместе с этой «Розой» оказывается в 1900-м в Одессе (!!!), прихватив бюст Гермеса. Зачем было тащить такую тяжесть в Одессу, не совсем понятно, вероятно, бедные молодые люди поверили розыгрышу Рашель, не сказавшей правды ни любимому, ни другу. Тоже была хороша.
Рашель никого не преследовала, но эта история ее подкосила, в 1900-е она пропадает с парижской сцены, и только потом, в начале 30-х, вдруг выплывает в монпарнасских воспоминаниях, в качестве весьма выразительной билетерши в одном из кинотеатров, смачно рассказывающей свои декадентские переживания случайным знакомым, в том числе - киноману Константину Сомову, подробно записавшему в дневниках о поразившей его встрече. Sic transit gloria mundi, - бедная Рашель, - но на чужом несчастье своего счастья не построишь. Если Гермес и наблюдал счастье Максима с Соломоном, то недолго, - уже в январе 1903-го де Трай получил известность в Венеции, весьма печальную. В Венецию он отправился из Одессы несколько ранее, вместе с Броней Галевской, польско-еврейской авантюристкой, там засветился в какой-то кокаиновой истории и 12 января был найден зарезанным в отеле на Лидо. Так оборвалась его пестротканое венецианское приключение, в котором участвовали и маркиза Казати, и Мариано Форту-ни, и русские проходимцы, затем в Венеции судимые. В Ротштейне же произошли, как нам теперь понятно, некие гормональные изменения, он страшно растолстел, запил, опустился и стал отвратительным жирным монстром с писклявым голосом. Отвратительный, но по-прежнему эффектный, перебивался он игрой на еврейских свадьбах и даже стал одесской достопримечательностью, особенно ярко засиявшей в смутное время, то как Ротштейн, то как Баранов. Будучи связанным и с еврейской мафией, и с авангардным театром, и с анархистами, и чуть ли не с Махно, под фамилией Baranoff он удостоился быть отмеченным в одесских мемуарах самого Тинто Брасса. Тинто отметил и Гермеса, как «псевдоПраксителя», украшавшего какое-то театральное действо. В 1920 году Ротштейн умирает от тифа, а Гермес выплывает в Стамбуле, где его на барахолке приобретает британский консул Ее Величества в Турции, сэр Эндрю Стогтон, лорд Вируламский.