- У меня там тоже ёлка с мамой! Ну, давай, ты позв
- О! Никак сбежавшая невеста вернулась! - встретил их Николай Ильич. Он тоже только проснулся, но уже сидел за столом, успел выпить две стопки, и настроение у него было прекрасное.
- А мы вас и не ждали, ваши подарки собирались стырить - пошутила Тамара Семёновна.
- Ага, тебе только волю дай, ты всё сопрёшь! - притворно возмутился Андрей.
- Да ладно! Когда это я у тебя что пёрла??
-Интереесное кино! А вот трусики мои любимые с дырочкой на попе, где?
- Ну ни фига себе дырочка! Там такая дырень была - слон пролетит со свистом!
- Я, может, специально себе дырочку пропукал, чтобы проветривалось, а ты взяла и выбросила!
- А нечего пукать было! Пукают в туалете! - засмеялась Тамара Семёновна - Садитесь, ребят, за стол!
Елена Михайловна в кресле, спина прямая, на плечах платок, руки теребят юбку. Рядом стол: блюдца, вазочки, сахарница. Тикают часы. Надя звонила два часа назад. Елена Михайловна ждёт. Лев Константинович ходит по коридору, тапочки нервно хлопают об паркет.
- Лёвушка, давай чаю попьём?
- Спасибо, родная, не хочу.
Елена Михайловна встаёт у окна, смотрит в расцвеченную огнями ночь. Голос пытается не дрожать:
- Может быть, выйдем на улицу?
- Да, наверное... Погуляем. Около дома... - Лев Константинович подходит к жене, обнимает её за плечи. В последнее время, вечерами, они часто стоят вот так, смотрят в окно, ждут. Оба вздрагивают одновременно - звонок в дверь. Растрёпанная, заснеженная, с блестящими глазами, Надя врывается в квартиру, бросается на шею матери, целует отца, вручает им по свёртку:
- Мамочка, папочка, с Новым годом! Простите, задержалась - мы у Андрея подарки разбирали... Тамара Семёновна - это его мама - она мне помаду подарила, интересно такой цвет мне пойдёт? - и тычет в глаза что-то малиново-яркое, пахучее, в серебристой палочке - Андрей говорит, пойдёт!! Он говорит - мне всё идёт!
Елена Михайловна вздыхает:
- Пойдёт, наверно, Наденька... Только мне кажется, немного ярко.
- Ой, мам, вечно ты со своим "слишком ярко", "слишком броско"!.. Пап, а тебе как?
- Если волосы выкрасить в голубой, то пойдёт. - Лев Константинович улыбается, но подбородок дрожит. Он уходит в комнату и слышно как кряхтит, прогибаясь, старое кресло. Это было очень старое кресло, - с детства Надя помнила его скрип - случалось ли ей вернуться из школы в слезах (в седьмом классе Саша Макаров прочитал всю её тетрадку, в которой было записано какие у Саши красивые глаза и как он ей снится в образе Дубровского, а потом весь класс играл этой тетрадкой в "сифака"), заболеет ли кто (Надя всё детство болела то ангиной, то гриппом, а как-то даже заразила ветрянкой маму), - все неприятные и печальные события оплакивало своим продавленным телом это некрасивое, теперь совсем уже бесформенное бордовое кресло. Кресло стонало, папа курил, а потом вставал и весёлыми шутками приводил в чувство всю семью. Один только раз, когда умер папин отец - Дедушка Котя, папа не стал шутить; он пересел за пианино и много раз подряд играл "Катюшу". Музыка отражалась в люстре, в пепельнице на столе, в оконном стекле... Соседи стучали в стену, а Наде хотелось плакать и пожалеть папу. У неё не было никогда близких друзей и подруг - конечно, она общалась с одноклассниками и они приходили иногда в гости, но друзьями их было назвать сложно. Она не бегала с мальчиками по дворам и не лазила с ними по деревьям и гаражам, не прыгала с девочками "в резиночку", не рисовала принцесс и не приносила в школу кукол. Надя любила их наряжать, устраивать игрушечные чаепития и разыгрывать с ними на свой лад сюжеты из книг, но приносить кукол в школу не хотелось - это было бы, как что-то глубоко личное вывернуть перед всеми, - например, принести показать одноклассникам мамину ночную грязную рубашку. Надя была особенно связана с родителями, их чувства и настроение всегда отдавались в ней, но теперь эта связь ушла куда-то, спряталась -появился Андрей, началась другая жизнь и Надя отдалилась, не услышала скрип, не ощутила тревогу в глазах и голосе - пьяный замечает лишь то, что созвучно его состоянию.