Вчерасегоднязавтра (СИ)

В апреле родилась Вера, тонкая, крикливая девочка с недовесом и синеватыми пальцами. Заведующая родильным отделением сказала, что такого противного ребёнка вообще не надо было рожать. Самой заведующей было за восемьдесят, она имела единственную, уже на шестом десятке, дочь и прославилась на всё отделение прозвищем "Мачеха"; в особенно хорошее настроение она приходила, когда удавалось вызвать не просто слёзы, а настоящий нервный припадок. Она получала удовольствие от той ничтожной власти, которую имела и не гнушалась самым низменным садизмом: "Плохо матка сокращается", - и назначала процедуру - внутрь, в матку вставлялся резиновый шланг, похожий на шланг от устаревшей стиральной машины (может, это он и был), второй конец его крепился на водопроводный кран в палате и через него в матку в течение часа подавалась холодная вода, так же заведующая запрещала использовать прокладки - "На ваших подкладках не видно сгустков! Откуда я знаю, как у вас матка сокращается?" Любимых коньков у неё было два: сокращение матки - первый, ответственный за физический аспект садизма; и второй - выполняющий психологическую функцию - на ежедневном обходе кому-нибудь из рожениц сообщалось: "Зачем ты вообще рожала, дура?", а дальше следовала пространная нотация о том, как много нужно денег, чтобы прокормить и вырастить ребёнка, какой удар наносят роды фигуре и карьере, какой это ответственный шаг, как страшно сейчас жить; в пример ставилась её дочь - "Вот моя Нинель сорок тыщ зарабатывает, а родить так и не решилась, и правильно! - это ж копейки при теперешних запросах. А вы, сучки похотливые, нищету и безотцовщину плодите...". Все понимали, что заведующая исходит злобой от зависти, что на самом деле мечтает о внуках, которых её образцовая дочь не смогла ей дать - о причине этого ходили самые разные слухи; понимали, что это просто несчастная одинокая старуха, но истерзанные недавними родами, грязью и тараканами в палатах, грубостью и изолированностью от мира, женщины всё равно не выдерживали и пускались в слёзы. Наде повезло - её соседкой по палате оказалась совсем юная девушка, девочка, ещё школьница, у неё не было ни мужа, ни отца, только мать и больная бабушка, а теперь и мальчик, весом 4200 и шов от кесарева; это был настоящий подарок для заведующей, и конечно, размениваться на сокамерниц старшеклассницы она не собиралась. Однако полностью избежать внимания Мачехи не получилось: в последний день, Надя зашла в кабинет заведующей поинтересоваться, скоро ли будут готовы документы на выписку - и пришлось просидеть в палате до темноты под моторолльный писк "Лунной сонаты", - Андрей сначала ласково, потом раздражённо, спрашивал, сколько ещё ему греться на улице, и не лучше ли Наде выписаться завтра; с каждым звонком и он, и Бетховен становились всё неузнаваемей, Надя плакала, сидеть было больно, лежать невозможно, ходить взад-вперёд тяжело, соседки по палате недовольно цыкали, нарочито скрипели кроватями, и было никак не понять, как отключить у телефона звук.

Когда приехали домой, уже стемнело, всю дорогу Андрей сердито храпел, Вера лежала кукольным одеялом у Нади на коленях: жёлтое личико, то хмурилось, то улыбалось, таксист курил в пробках, через открытое окно врывался мокрый снег. Тамара Семёновна встретила недобро, гости за опустошённым столом пели, Николай Ильич рыгал в ванной, по телевизору шёл какой-то фильм, видимо американский, судя по частым упоминаниям задницы. Андрей сразу отправился за стол, а Надя положила ребёнка в кровать и хотела прилечь сама, но тут, в комнату вошла Тамара Семёновна и один за другим гости, все вместе они принялись шутливо пререкаться и ахать; потом проснулась Вера и жалобно закричала, - крик на невыносимой частоте, который достаёт до самого дна как голос совести, тот крик, из-за которого пьяные матери выкидывают младенцев в окно; Надя взяла ребёнка на руки, но покормить при гостях не могла, а они всё не уходили и Вера всё кричала.

- Да дай ты ей соску наконец! - сказала Тамара Семёновна - девка орёт как арихонская труба, а она стоит столбом!

- Тамара Семёновна, её покормить надо...

- Так корми! Чего застыла? Тут все свои, стесняться некого.

Гости радостно закивали, и Надя молча села, высвободила изнывшую грудь и сунула её в жадный маленький рот.

- ути, маленькая, сиську как просила ...

-Сиська вкууусная...

- Глупая какая мамка, сиську нам не даёт...

Надя закрыла глаза и попыталась заглушить эти возгласы мыслями, но мыслей не было, виски давило жарким туманом, грудь болела, во всём теле ощущалась даже не слабость, а какая-то невесомость и беспомощность; откуда-то сверху, издалека, Надя смотрела вниз и видела свиноматку на ярмарке - крошечную себя с младенцем у груди. Вере хватило нескольких минут, чтобы наесться и снова уснуть, гости захотели ещё выпить, и вышли, только Тамара Семёновна задержалась, толкнула Надю:

- Ты только с ней не укладывайся, приспишь! - и тоже вышла.