Вчерашний мир. Воспоминания европейца

Конечно, при переводе этой главы я все еще допускал промахи, случайные (а возможно, и вынужденные) погрешности, связанные с моей тогдашней неосведомленностью и недостаточными знаниями. Но чем чаще при переводе я сталкивался с трудностями, тем больше я воспламенялся. Я уже говорил о моей одержимости. Эта неукротимость питала, быть может, во мне сознание того, что в конце концов мне все равно удастся проложить этой книге путь к ее русскому звездному часу. И замечательным примером в этом смысле был для меня сам Стефан Цвейг, блистательнейший переводчик, которого только можно себе вообразить. «Его „Вчерашний мир“, – говорил я себе, – и на русском языке должен иметь неповторимую цвейговскую интонацию, иначе все усилия напрасны». Используя свою старую заявку, я предпринял явно еще несовершенную попытку изложить свои мысли о книге Стефана Цвейга в небольшой статье для журнала, надеясь хотя бы отчасти познакомить русского читателя с этим его последним произведением.

Но эта статья так и осталась лежать в ящике моего письменного стола. И хотя с тех пор прошли десятилетия, я хочу привести ее в том же самом виде, потому что при всем несовершенстве этой статьи она достаточно наглядно передает мой тогдашний взгляд на Стефана Цвейга и его книгу воспоминаний. Последний абзац я десятилетия спустя написал в Вене.

«„Вчерашний мир“, – писал я, – последняя книга Стефана Цвейга, и она преисполнена мучительной тревогой о судьбах культуры и о будущем человечества. Она была написана в роковые годы, когда Европа подверглась нашествию германского фашизма, когда гитлеровские полчища оккупировали Париж и свои алчные взгляды бросали на Москву. „Вчерашний мир“ – это прежде всего книга-прощание. Последний раз оглядывается Стефан Цвейг на величественное здание европейской культуры, которое германскими фашистами было обречено на снос. Еще раз в его памяти всплывают творцы этой культуры, название книг, городов и улиц, счастливые и трагические события, из которых складывается история двадцатого столетия. В этой книге есть люди, о которых Стефан Цвейг говорит с нескрываемым энтузиазмом и любовью, нисколько не скрывая, что гордится знакомством и дружбой с ними: Максим Горький, Ромен Роллан, Райнер Мария Рильке, Анатолий Луначарский, Рихард Штраус, Зигмунд Фрейд. Но все это он не просто вспоминает – его книга вместе с тем беспощадно аналитична и правдива. Она задумана как исповедь, кредо сына своего столетия. События его личной жизни погружены в прожитую и пережитую историю, и таким образом в судьбе писателя отражаются судьбы его поколения.

„Против своей воли, – пишет Цвейг в предисловии к своим воспоминаниям, – я стал свидетелем ужасающего поражения разума и дичайшего за всю историю триумфа жестокости; никогда еще – я отмечаю это отнюдь не с гордостью, а со стыдом – ни одно поколение не претерпевало такого морального падения и с такой духовной высоты, как наше. За краткий срок, пока у меня пробилась и поседела борода, за эти полстолетия, произошло больше существенных преобразований и перемен, чем обычно за десять человеческих жизней, и это чувствует каждый из нас, – невероятно много! … Мы же, кому сегодня шестьдесят лет и кому, возможно, суждено еще сколько-то прожить, – чего мы только не видели, не выстрадали, чего не пережили! Мы пролистали каталог всех мыслимых катастроф от корки до корки – и все еще не дошли до последней страницы“».

С научной точностью и пафосом художника Стефан Цвейг исследует причины и подоплеку этой катастрофы, подвергает анализу характеры тех или иных действующих лиц, историю гибели европейской Атлантиды. Его книга обращена к людям, которые переживут Вторую мировую войну и выстоят перед фашизмом, которые будут жить в послевоенное время – без ночных бомбардировок, без массовых расстрелов, без концентрационных лагерей. Цвейг писал свою книгу как завещание, в котором своим будущим читателям заповедовал богатство европейского гуманизма, ибо вера в конечную победу разума и добра его никогда не покидала.

«И вопреки всему тому, что каждый день мне приходится слышать, всему, что и сам я, и мои многочисленные друзья по несчастью познали путем унижений и испытаний, я не могу до конца отречься от идеалов моей юности, от веры, что когда-нибудь опять, несмотря ни на что, настанет светлый день. Даже в бездне ужаса, из которой мы выбираемся ощупью, впотьмах, с растерянной и измученной душой, я снова и снова подымаю глаза к тем звездам, которые светили над моим детством, и утешаюсь унаследованной от предков верой, что этот кошмар когда-нибудь окажется лишь сбоем в вечном движении Вперед и Вперед» – так писал Стефан Цвейг. Что касается его самого, он покорился судьбе. Он больше не верил, что доживет до победы здравого смысла, и в своей бразильской эмиграции после написания книги воспоминаний в феврале 1942 года вместе с женой добровольно ушел из жизни.