Вдали от берегов

А бензин? Если нашли бензин, — это будет самая веская улика на допросе. Конечно, их могли задержать до выхода в море. Но если даже они и успели выйти, то могли бы сбросить бензин в воду. Тогда полицейские власти решили бы, что задержанные собирались бежать, надеясь лишь на самих себя. Откуда им знать, что за пустынным берегом острова беглецов поджидает моторка?

К половине первого сомнение овладело даже сердцем печатника. «Что, если товарищи так и не подойдут?» — думал он. И при одной мысли об этом его бросало в дрожь.

Непреклонное решение уехать созрело у него давно. Всеми помыслами он был уже там, на советской земле, и теперь чувствовал себя так, будто его силой тянут обратно. Ни мозг, ни сердце не могли смириться с этим. Он уже жил свободой. Она проникла в самые сокровенные уголки души, захватила воображение, все чувства. Он видел себя идущим по улицам Одессы. Над государственными учреждениями развеваются алые флаги, и нет никого, кто бы с пеной у рта бросался срывать их. На стенах красуются гербы с пятиконечной звездой, и никто не пытается с остервенением замазать их краской. Можно остановиться посреди улицы и крикнуть во все горло: «Да здравствует советская власть!» И на тебя не набросятся с пистолетами полицейские ищейки. Можно свободно говорить обо всем — никто за тобой не шпионит. Никто не следит за тобой, не ходит по пятам. И ты не чувствуешь тех неумолимых рук, которые здесь сжимают тебе горло, затыкают рот. Не нужно прятаться по подвалам и чердакам и украдкой говорить слова рабочей правды. Там свято чтут эту правду, и свобода, как солнце, озаряет каждый дом.

Печатник верил в это твердо и свято. Во всем он мог бы усомниться, только не в этом!

Разве вернешь в тюрьму человека, который вырвался за ее ворота и увидел сияние чистого и свежего весеннего дня? Лучше умереть, чем вернуться обратно.

Печатник вдруг всем сердцем почувствовал простую истину, которой никогда так ясно не осознавал. Они борются не только за лишний кусок хлеба, за лучшее жилище и одежду. Они борются за свою свободу и за свободу братьев. Они борются за то, чтобы никто не преследовал их, не шпионил за ними, не душил слово рабочей правды, чтобы никто не смел среди ночи врываться к ним в дом и калечить их в полицейских участках. Они борются против эксплуататоров, полицейских, против тех, кто убивает светлую мысль, рожденную в веках: против жестоких человеконенавистников, против бездушных и алчных, тех, кто, окружив себя всеми благами, кусает, как собака, каждую руку, протянутую к этим благам…

Они борются…

— Который час? — спросил далматинец.

— Двенадцать тридцать пять, — ответил студент.

Печатник вздрогнул и огляделся вокруг. Двенадцать тридцать пять! Он заметил, что ночь уже не так темна, как полчаса назад. Он уже различал лица товарищей, видел поникшие плечи капитана, съежившуюся фигуру почтового чиновника и лежавшего с перевязанной головой на дне лодки моториста.

— Нельзя терять ни минуты! — сказал далматинец.

Все молчали, но каждый думал: «А куда нам деваться?..» Куда ехать на моторке без бензина? Как быть без пищи и воды? Куда они попадут? Неужели придется возвращаться на ту землю, где ждет тюрьма! Нет, лучше плыть навстречу смерти, но вперед! Лучше смерть, но на пути к свободе!

— Я за то, чтоб ехать! — сказал далматинец. — Бензина нам хватит на сотню километров… У нас есть мачта и парус… В крайнем случае пойдем на веслах… Правда, нет хлеба и воды, но как-нибудь перебьемся. Потерпевшие кораблекрушение неделями держались без хлеба и воды… А мы, что бы ни случилось, доберемся до места за пять-шесть дней…

— Едем! — хрипло отозвался Стефан.

— Ты, Вацлав, как думаешь?

— Едем! — твердо сказал Вацлав.

— Не знаю, понял ли он, что нам не хватит бензина?..

— Знаю! — сказал Вацлав.

— Я за то, чтобы ехать! — повторил печатник. — Будь что будет!..

Только студент молчал.

— А ты, Крыстан? — спросил далматинец.

— Конечно, поедем…

Но в его ровном голосе не было той взволнованности, от которой у остальных перехватывало дыхание.

— Ты не веришь, что мы доедем! — сказал далматинец.

— К чему тут вера? — с горячностью возразил студент. — Я не поп, чтобы заботиться о вере…

— Вера нужна, — серьезно заметил далматинец. — Без веры — никуда…

Студент слегка усмехнулся, но никто этого не заметил.

— Вам она, быть может, и нужна, — уже спокойно сказал он. — Но мне — нет! Назад я не могу вернуться… Да и не хочу… А доедем мы или нет — не знаю…

— Оставь его, — вмешался Стефан. — Зря время теряешь…

— Капитан, заводи! — приказал далматинец.

Но капитан не шевельнулся. Вид у него стал совсем удрученный и беспомощный.

— Добрые люди, оставьте нас на острове! — умоляюще пробормотал он. — Что плохого я вам сделал? За что вы разоряете мой дом? Никакого зла вы от меня не видели…

— Не можем оставить, — сказал далматинец. — Сказано, не можем, значит, не можем…

— Почему? Ну, свяжите нас, как хотите, заткните рты…

— Для одного тебя понадобится целый воз веревок! — сказал далматинец. — И все равно ты выпутаешься и побежишь в участок!