Вдали от безумной толпы

– Пятьдесят девять! – воскликнул муж Сьюзен Толл.

– …Овец, – пояснил Генери Фрэй, – сломали ограду…

– …И выбрались на клеверный луг, – подхватил Толл.

– Молодой клевер! – возгласил Мун.

– Клевер! – повторил Пурграсс.

– Их всех вспучит! – сказал Генери Фрэй.

– Это уж точно! – подтвердил Джозеф.

– Все они помрут, ежели их не отловить и не вылечить, – пророчествовал Толл.

Лицо Пурграсса было исчерчено тревожными морщинами. Удвоенное отчаяние избороздило лоб Генери Фрэя прямыми и косыми линиями на манер решетки ворот старинного замка. Физиономия Лейбена Толла застыла, губы сделались тонкими. Мэтью Мун стоял, разинув рот, а глаза его бегали без определенной цели.

– Да, – кивнул Джозеф. – Вот как было дело. Сижу я дома, ищу в своей Библии Послание к ефесянам и говорю себе: «Черт побери, да тут только коринфяне и фессалоникийцы!» Вдруг является Генери. «Джозеф, – говорит, – овец вспучило…»

Для Батшебы настал один из тех моментов, когда мысль есть слово, а слово – возглас. К тому же она едва успела обрести хладнокровие после того, как выслушала дерзкие замечания Оука.

– Хватит! Замолчите, дурни! – вскричала она и, бросив молитвенник и зонтик, устремилась туда, куда ей указали. – Прибежать ко мне вместо того, чтоб пойти и сразу же вытащить овец! Безмозглые ваши головы!

В эту минуту глаза Батшебы были особенно темны и сверкали особенно ярко. Красота ее принадлежала скорее к демонической, нежели к ангельской школе, и посему она бывала особенно хороша, когда сердилась. Довольно эффектное бархатное платье, с большою скрупулезностью надетое перед зеркалом, усиливало впечатление.

Старцы беспорядочною толпою побежали за хозяйкой к клеверному лугу. Джозеф Пурграсс на полпути упал да так и остался сидеть, словно одинокая душа, чахнущая в мире, который с каждым днем делается все несносней.

Воодушевленные, как всегда, присутствием своей хозяйки, работники энергично взялись за дело. Больные животные большей частью лежали, не шевелясь. Их вынесли с клеверного луга на руках, остальных загнали на ближайшее пастбище. Не прошло и пяти минут, как еще несколько животных упали наземь.

Сердце Батшебы едва не разорвалось, когда она увидала, как корчатся лучшие овечки ее лучшего стада. Их вид воскрешал в памяти строки Мильтонова «Люсидаса»: «Раздуты животы зловонными парами…». У овец изо рта шла пена, дышали они мелко и часто, а тела их ужасающе набухли.

– Что же мне делать!? Что делать!? – беспомощно воскликнула Батшеба. – Овцы такие злосчастные создания! Вечно с ними приключается какая-нибудь беда! Года не проходит, чтоб со стадом чего-нибудь не стряслось!

– Есть только одно средство их спасти, – сказал Толл.

– Какое?! Говори скорее!

– Им нужно проткнуть бока специальной штуковиной.

– Ты можешь это сделать? Или мне самой?

– Нет, мэм, мы с вами не сумеем. Тут надобно точно знать, куда колоть. Воткнешь иглу малость правее или левее – животина околеет. Обыкновенно даже пастухи этому делу не обучены.

– Значит, овцы пропали, – вздохнула Батшеба, покоряясь судьбе.

– Лишь один человек в целой округе может из них ветры выпустить, – сказал Джозеф Пурграсс, который только теперь приплелся на пастбище. – Был бы тут – всех бы вылечил.

– Кто же он? Пошлите за ним!

– Это пастух Оук, – ответил Мэтью. – Умная голова, чего только не умеет!

– Верно! – согласился Джозеф.

– Дельный малый! – подтвердил Лейбен Толл.

– Да как вы смеете произносить при мне его имя! – гневно выкрикнула Батшеба. – Я же велела вам никогда о нем не упоминать, если желаете у меня работать! Ах! – воскликнула она, просияв. – Должно быть, фермер Болдвуд мне поможет!

– Нет, мэм, – сказал Мэтью. – На днях две из его лучших овец наелись горошку, и раздулись вот так же. Мистер Болдвуд спешно отрядил человека, чтобы скакал за Гейблом Оуком, и Гейбл приехал и овец спас. У фермера Болдвуда нужный инструмент имеется – вроде дудки с острым шипом.

– Ага, вроде дудки, – повторил Джозеф. – Дудка она и есть.

– Да-а… Такое вот устройство, – протянул Генери Фрэй, как восточный философ, равнодушный к бегу времени.

– Довольно! – воспламенилась Батшеба. – Я сыта по горло вашим даканьем и агаканьем! Живо пошлите за кем-нибудь, кто вылечит овец!

Работники испуганно побрели прочь, не имея ни малейшего понятия о том, где и кого им искать. Через минуту они исчезли за воротами, оставив Батшебу одну среди умирающих животных.

– Нет, никогда в жизни я за ним не пошлю! – твердо сказала она.

В следующую секунду по телу одной из овец пробежала страшная судорога, несчастное существо вытянулось и подскочило высоко в воздух, а после этого поразительного прыжка тяжело упало и застыло. Батшеба приблизилась. Овца была мертва.

– Что же делать?! Что делать?! – снова воскликнула фермерша, ломая руки. – Нет, я за ним не пошлю, не пошлю!

Сила выражения решимости подчас превосходит силу самой решимости. К восклицаниям нередко прибегают как к костылям, надеясь подпереть ими слабеющее убеждение, которое, будучи твердым, вовсе не требовало громких фраз. Сказанное Батшебой: «Нет, никогда!» – в действительности означало: «Наверное, придется».