Вдали от безумной толпы

Домой Болдвуд не спешил. Было никак не менее десяти часов, когда он, медленно расхаживая по нижней части Уэзербери, услыхал шум рессорной повозки, доставлявшей жителей деревни в ближайший город, расположенный севернее, и обратно. Возница, которому она принадлежала, остановил ее перед своими воротами. Первым, кто сошел на мостовую, был обладатель алого мундира с золотым позументом, сверкнувшим в свете подвесного фонаря. «Вот он! – мысленно воскликнул Болдвуд. – Снова явился к ней!»

Трой скрылся в доме возчика, где жил в дни последнего своего приезда в родную деревню. Болдвудом овладела внезапная решимость. Он поспешил к себе и через десять минут вернулся с намерением посетить Троя в комнате, которую тот нанял. Не успел фермер приблизиться, как дверь отворилась, и кто-то, прощаясь с хозяевами, произнес: «Доброй ночи». Голос принадлежал Трою. То, что сержант сразу же по приезде собрался уходить, было странно. Ускорив шаг, Болдвуд разглядел в его руках портплед, с которым он вышел из экипажа. По видимости, этой же ночью Трой намеревался снова покинуть Уэзербери.

Он заспешил было туда, где темнел холм, но Болдвуд его остановил:

– Сержант Трой?

– Да, я сержант Трой.

– Вы, я полагаю, только что прибыли издалека?

– Я приехал из Бата.

– Меня зовут Уильямом Болдвудом.

– Неужели?

Тон, каким это было сказано, явился для Болдвуда последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

– Мне необходимо с вами переговорить.

– О чем же?

– О той женщине, что живет здесь неподалеку, и той, которую вы обманули.

– Ваша дерзость удивляет, – ответил Трой, делая шаг вперед.

Болдвуд преградил ему путь.

– Удивляйтесь сколько угодно, но говорить со мною вам придется.

Трой уловил грозную решимость, звучавшую в голосе фермера, смерил взглядом его могучую фигуру, увидел толстую дубинку, которую он сжимал в руке, и вспомнил, что час уже поздний. Пожалуй, в вышеозначенных обстоятельствах следовало проявить некоторую учтивость.

– Извольте. Я охотно выслушаю вас, – сказал Трой, опуская саквояж на землю. – Только говорите тише: нас могут услыхать на ближайшей ферме.

– Я знаю о привязанности, которую питает к вам Фэнни Робин. Полагаю, что, кроме меня и Габриэля Оука, никому в деревне об этом неизвестно. Вы должны на ней жениться.

– Должен и даже хотел бы, но не могу.

– Почему?

Трой хотел что-то сказать, но, спохватившись, переменил свой ответ:

– Я слишком беден.

До сих пор он говорил вызывающе, теперь же его тон был тоном ловкого мошенника. Однако Болдвуд находился не в том расположении духа, чтобы подмечать нюансы.

– Выражусь прямо. Рассуждать с вами о добре и зле, о женской чести и стыдливости я не стану. Не стану выражать своего мнения о вашем поступке. Я предлагаю вам сделку.

– Понимаю. Присядем здесь.

У ближайшей изгороди лежал толстый ствол поваленного дерева. Болдвуд и Трой сели.

– Я был помолвлен с мисс Эвердин, – произнес фермер. – Но явились вы, и…

– Вы не были помолвлены, – возразил Трой.

– Почти что были.

– Вы только могли бы обручиться, если бы не явился я.

– Еще как, черт подери, могли бы!

– «Бы», «бы» и снова «бы»!

– Если бы не вы, она к этому времени наверняка уже согласилась бы стать моею женой! А вы, если бы ее не увидели, то, вероятно, были бы женаты на Фэнни. Ваше положение слишком отлично от положения мисс Эвердин, чтобы флирт мог завершиться женитьбой. Посему я прошу: оставьте ее в покое и женитесь на Фэнни. Я сделаю так, что вы окажитесь не в проигрыше.

– Каким же образом?

– Заплачу вам сразу, а позднее и ей. Позабочусь о том, чтобы в будущем вы не страдали от бедности. Скажу без обиняков: Батшеба только играет вами. Как я уже говорил, вы для нее слишком бедны. Потому не тратьте время на попытки сделать блестящую партию, которая для вас невозможна, и довольствуйтесь умеренной выгодой, женившись на той, на ком обязаны жениться. Возьмите ваш саквояж и немедленно, этой же ночью, покиньте Уэзербери. С собою вы увезете пятьдесят фунтов. Фэнни получит еще пятьдесят на подготовку к свадьбе, когда вы сообщите мне, где она живет. А в сам день бракосочетания я выплачу ей еще пять сотен.

В продолжение этого монолога голос фермера слишком явно выказывал, что он сознает слабость своей позиции, неверность цели и средств. Прежний Болдвуд – твердый, исполненный достоинства – говорил иначе. Теперь он затеял такое предприятие, какое несколько месяцев назад назвал бы детскою глупостью. Влюбленный мужчина обретает силу, которой он не ощущал в себе, будучи свободным, однако свободный наделен недоступной влюбленному широтою взгляда. Склоняясь в ту или иную сторону, мы неизбежно сужаем поле своего зрения, ибо любовь есть прибавление чувств, но вычитание ума. Болдвуд явил собою ярчайшее доказательство этой истины. Он не знал, где Фэнни Робин и каковы ее обстоятельства, не знал возможностей Троя, однако произнес вышеприведенные слова.

– Фэнни нравится мне больше, – ответствовал Трой. – И если мисс Эвердин, как вы говорите, для меня недоступна, я только выиграю, приняв ваши деньги и женившись на Фэн. Но она всего лишь служанка!