Вдали от дома

Кувшин и пиво были выданы, и все печати проверены. Теперь доктор Батарея, в изящных ботинках с резинкой с боков и молескинах, опустился рядом со стариком со спутанными волосами, сидящим скрестивши ноги в грязных пляжных туфлях и пыльных штанах. Ко мне он был учтив, но не дружелюбен, но они с доктором Батареей тут же зашептались, пока их друзья – что было весьма заметно – отвернулись, словно меньше всего на свете собирались подслушивать. Наконец кувшин перешел к следующему человеку, который передал его, все еще закрытым, далее по очереди, пока я не потерял его из виду.

С шестью бутылками пива обошлись иначе. Они определенно стали собственностью старика, и он распределил их по своей весьма четкой системе. Он открыл первую бутылку и налил пиво в большую эмалированную кружку. Я решил, что серьезность пьющих связана с грустью «по поводу мертвеца», и уважительно присел сбоку – скрючившись, неудобно, меня кусал гнус – и не понимал, что именно я, Вилли Баххубер, был причиной их хмурости и беспокойства. Когда от меня потребовали выйти на свет, поближе к костру, я был как тонущий человек, которого удивляет расстояние, с которого он обозревает свою текущую ситуацию.

Я услышал тихий прибой океана и подумал об Индонезии, где-то там, за дымкой. Услышал, как разбилось стекло. Двое мужчин дрались у отдаленного костра, катались в пламени. Лохи все время оставался рядом со мной, постоянно тихонько отхлебывая. Он говорил, и его слушали, и ему было что сказать. Я расслышал слово «Редекс» и гадал, не рассказывает ли он про аккумулятор, который он излечил. Я не был готов стать предметом исследования. Тревожные, неожиданные прикосновения к моему лицу. Толпа держала зажженные палки, чтобы лучше меня разглядеть. Я их хорошо видел. Действительно, некоторые выглядели такими же белыми, как и я. Женщина плакала. Я позвал доктора Батарею, но именно он теперь изучал меня, дергал на мне рубашку, и я ощутил себя лишенным времени и пространства, и свернулся клубком, и покатился по песку, где и нашел меня свет фонарика, моя маленькая храбрая Айрин Бобс, которая вышла в неизвестность тьмы, чтобы разыскать меня.

7

Можно было подумать, Данстен женился на моем муже, так он говорил. Он знал все секреты Коротышки, больше, чем я. Он был главным, ясно? Он запретил мне идти за Вилли, когда тот пропал в ночи. Меня изнасилуют, сказал он, хватая меня за запястье. Разрубят топором. Он набросился на меня, а затем бежал от последствий. «Ждите здесь», – сказал он.

Не знаю, что случилось, только весь бар отвернулся от моего доброго друга и члена команды. Они были глупы и злы, как компания в старшей школе Джилонга. «Ты с нами. Ты нет. Ты нам не друг». Время было почти перед закрытием. Я ждала Данстена, пока тот общался с двумя полицейскими, но затем он поднял бокал, этот ублюдок.

Очевидно, я предоставлена сама себе. Протиснулась между шестичасовыми пьянчугами, когда они вывалились на улицу, прямо на свет фар изможденных водителей «Редекса», подъезжающих к гостинице, чтобы переночевать. Побежала через государственный газон к морю, нашла желтую песчаную тропу, змеившуюся в зарослях чайных деревьев.

– Айрин, – позвал Данстен.

Что ж, мне полегчало. Позади меня был он. Лучше поздно, чем никогда. Он присмотрит за мной, думала я, но нет – он вручил мне чертов фонарь.

– Смотрите под ноги, – сказал он. – Тут битое стекло.

Да, я боялась чернокожих. Не понимала, что означал полицейский фонарь для тех, кто появится в его белом луче.

Покружила возле кустарника. Наконец, нашла аборигенов, как фотографии из «ЛАЙФ»: другая раса, пойманная в момент задумчивости. Но увидев Вилли, я не узнала его, да и как я могла? Белый человек с обнаженной грудью, скрученный, как морской конек, высохший на песке.

Я подумала, он умер. Возможно, я закричала. Тут же меня окружили шепоты: «Не плачь. Не плачь. Они присматривать за парнем». Все взялись поднимать белого человека на ноги, объясняя мне аккуратно, но крайне серьезно:

– Он рехнуться. Он пить.

Чем еще это объяснить?

Все это время волны нежно плескались о берег. Дым был сладким, а воздух мягким и пах дешевым вином, но они «приглядывать за белой леди», которой, как до меня постепенно доходило, была я. Итак, нас сопроводили, подталкивая и подбадривая весь путь до дороги, а затем вежливо до гостиницы. То есть до цементного водостока на противоположной стороне дороги. Асфальт был ничейной землей. На дальнем берегу стоял белый усатый человек, которому сто лет назад стоило сообщить, что ему не идут шорты.

– Вы выезжаете в четыре утра, – сказал Данстен.

Спасибо, что сообщили мне о моей работе.

Теперь он последовал за мной без приглашения, и хотя не сказал ни слова, его т-с-с звенело за мной, как насекомое в ночи. С чего это он взял, что он главный?

Я знала дорогу без его подсказки: вверх по пожарной лестнице, потом по сетчатому полу площадки высоко над спрятанным под листвой двором, где среди перепачканных грязью машин «Редекса» тяжело блевал какой-то одиночка. Данстен последовал за мной внутрь и выбрал одну из кроватей.