Вдали от рая

Было такое чувство, что вместе с жизненной энергией Волковской получил от донора и добавочную порцию удачи. На дворе были трудные, более того, страшные времена арестов, репрессий и массового полуосознанного ужаса. Вот уже много лет люди из окружения Волковского внезапно исчезали один за другим, преимущественно по ночам. Но его самого эта участь как-то миновала – возможно, благодаря тому, что Дмитрий не полагался на судьбу, а очень активно, хоть и тайно, сотрудничал с «органами» – и как профессионал, и как «гражданин». Собственная свобода, собственная жизнь (в том числе и как часть бесценного научного эксперимента) были для него необычайно ценны, и, спасая их, он не гнушался ничем – ни доносами, ни клеветой, ни предательством тех, кто еще вчера считал его порядочным и надежным человеком.

Волковскому очень хотелось повторить эксперимент, но он понимал, со сколькими сложностями это сопряжено. Дело было не столько в трудностях его проведения (это вопрос решаемый), сколько в возможных последствиях. Весьма вероятно, что следующий опыт – если, конечно, пройдет успешно – еще больше омолодит его. Однако сорокалетний профессор, выглядящий как двадцатилетний юнец, будет слишком подозрителен… Нужно было срочно что-то придумать. Самым разумным представлялось начать новую жизнь, обзаведясь документами человека необходимого возраста. Но как это сделать, Дмитрий понятия не имел. Связываться с криминальным миром, чтобы раздобыть фальшивый паспорт, он боялся, идея подкупить с этой же целью представителя власти выглядела еще более опасно.

Проблема разрешилась с приходом войны. В первые же дни после вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз профессор Волковской вместе со многими своими коллегами отправился на фронт – врачи на поле боя необходимы ничуть не меньше, чем боеприпасы. На передовой пришлось работать еще тяжелее и напряженнее, чем когда-то в сельской глуши, и Дмитрий не переставал удивляться произошедшим с ним переменам. Оказывая первую помощь, проводя операции разной степени сложности, отрезая, зашивая, перебинтовывая, он одновременно, как истинный исследователь, наблюдал за собой как будто со стороны, анализировал собственные эмоции и физическое состояние и отмечал, что на удивление вынослив и работоспособен, при необходимости может несколько дней обходиться без сна и еды. В то же время его чувства как-то притупились. Он не испытывал ни радости, ни печали, не ощущал ни удовлетворения, когда удавалось спасти тяжелораненого, ни досады или горя, когда пациенты умирали у него на руках. Не было, как ни странно, и страха собственной смерти. Доктор Волковской отважно лез под вражеский огонь, но фашистские пули и снаряды обходили его стороной, точно отскакивали. «Как от заговоренного» – эти слова, произносимые когда в шутку, а когда и всерьез, он слышал множество раз…

В декабре сорок первого в один из московских госпиталей доставили девятнадцатилетнего рядового пехоты Павла Смирнова с тяжелой контузией. Придя в себя, Павел рассказал, что контузию получил в тот момент, когда в полевом госпитале, куда он обратился из-за легкого ранения в ногу, взорвалась фашистская граната. Попадание было метким – граната уничтожила всех, кто находился в тот момент в госпитальной палатке, включая доктора Волковского, двух сестер и нескольких раненых. Павла спасло только то, что в момент взрыва он уже получил необходимую медицинскую помощь и покидал убежище.

Документы Павла Смирнова были в порядке, история, рассказанная им, выглядела достоверно и полностью подтвердилась. Никто даже не заподозрил, что контузия на самом деле была мнимой, симулированной, а граната – вовсе не фашистской. Рассказчик самолично бросил ее в палатку полевого госпиталя после того, как забрал документы у раненого рядового и положил в его карман свои, бросив рядом с ним свой белый халат. И никаких угрызений совести Дмитрий Волковской при этом не испытал. Для него важно было лишь то, что родственники Смирнова не будут его разыскивать – предварительно доктор поговорил с Павлом и выяснил, что никого из его родни не осталось в живых.

Едва пойдя на поправку, лже-Павел активно включился в работу госпиталя, заявив, что до войны учился на фельдшера. Его помощь приняли охотно – госпиталь был переполнен, а рабочих рук не хватало. Вскоре все врачи обратили внимание на удивительные способности добровольного санитара, который схватывал все буквально на лету и за какие-то считаные месяцы стал практически профессионалом. После его выздоровления главврач лично похлопотал, чтобы Павла Смирнова оставили работать в его госпитале. Просьбу удовлетворили, и тот, кто еще недавно звался Дмитрием Волковским, начал очередную новую жизнь – на этот раз в Москве. Сразу после окончания войны он поступил в медицинский вуз, блестяще закончил его, затем был зачислен в аспирантуру, защитил кандидатскую, а позже и докторскую диссертацию.