Вдохновенные искатели

«Наша скромная обязанность, – сказал один из знаменитых зоологов, – вникнуть в хаос, царящий в природе, понять и упорядочить его для самих же себя. Из века в век образуются новые разновидности насекомых и животных, внешне схожих подчас, но глубоко различных по своему составу. Выяснить их подлинную сущность и поделиться этим с другими – истинный долг систематика».

В основном это верно. Но сидит иной зоолог в рабочем кабинете, обложенный препаратами, сухими насекомыми, шкурками, набитыми ватой и паклей, и описывает формы организмов, как если бы они были живыми пред ним. Обнаружив на ножке фаланги лишних два-три волоска, систематик объявит находку новым видом и в сухом описании оповестит об этом мир.

Понадобится такому ученому составить себе мнение о строении насекомого – он рассечет организм на тончайшие пластинки и с помощью микроскопа и воображения примется гадать, каков объем органов и их расположение, если мысленно соединить эти срезы и воссоздать организм.

Творческая натура Евгения Никаноровича Павловского уже с первых шагов не мирилась с бесплодной методикой, его взор обратился к искусству учителя, профессора Холодковского, и предшественников его – русского ученого Брандта и голландца Сваммердама. Эти ученые с помощью примитивных оптических приборов изучали строение таких «презренных существ», как вошь и комар, муха, блоха и гусеница. Орудием вскрытия им служила швейная игла. Этим инструментом извлекались на свет желудок, кишечник, дыхательная трубка, половой аппарат и нервная система насекомого. Восхищенный результатами анатомической работы, Сваммердам наивно писал своему покровителю:

«Высокоуважаемый господин!

…Я представляю глазам Вашего великодушия в расчленении вши всемогущество руки господней. Вы с изумлением увидите чудо, познаете в маленькой точке мудрость всевышнего… Здесь Вы найдете в одной линии, в одних чертах все строение наиболее искусно созданного в природе животного, как бы воплощенного в одну краткую идею…»

Ученые девятнадцатого века, чтобы точнее представить себе органы насекомых, зарисовывали их и поручали гравировать эти рисунки. Подозревая неточность в исполнении мастеров, некоторые научались граверному искусству.

К этому забытому методу анатомирования вернулся Павловский. Он не отказывается от микротома и строение тканей будет изучать при помощи срезов. И законсервированные насекомые полезны для работы исследователя, но опыт подсказывает ему, что законы природы следует искать в естественной природе, ее тайны сокрыты в самой жизни.

Он анатомирует насекомое, как крупное животное, не делает разницы в приемах процедуры. Одной иголкой прикрепляет верхнюю часть тела, а другой – нижнюю, отдельно извлекает желудок, кишечник и железы, выделяющие слюну. Не легкое дело отделить кожу вши, манипулировать хоботком или сердцем блохи, не нарушая их покрова. Зато какие возможности за этим лежат! Он мечтает о книге «Анатомия насекомых», чтобы грядущие поколения энтомологов, физиологов, биохимиков и медиков черпали из нее идеи по сравнительной анатомии…

Увлечение молодого зоолога многим пришлось не по вкусу. Возвращаться к отжившим формам исследования – и где? – в Военной академии медицинских наук!

– Отказываясь от современной методики, – предупредил его маститый ученый, – вы рискуете оказаться в шестнадцатом веке.

– Что ж, это будет в порядке вещей, – не смутился молодой зоолог. – Говорят, что медицина – змея, кусающая свой собственный хвост; после ряда веков неустанного труда, большой затраты усердия и учености она часто возвращается туда, где была уже столетия и тысячелетия назад. Я, как видите, усердно следую традиции.

– Все это так, – уступали ему, – но существует ведь известная последовательность идей. Пройденная стадия не возвращается.

– Возвращается, – уверенно возражал он, – но на более высокой ступени. В конце пятнадцатого века врачи останавливали кровь таким сомнительным средством, как свиной и ослиный помет, смешанный с золой. И это творилось спустя две тысячи лет после Гиппократа, величайшего врача древней Греции, предугадавшего основные принципы антисептики, и двенадцать веков после Галена, который останавливал кровь, перевязывая кровоточащие сосуды.

– Выходит, что отступления, как вы это сами признаете, не всегда полезны человечеству.

– Смотря по тому, – не сдавался молодой энтузиаст, – что считать полезным и вредным. Греки, современники Александра Македонского, были признательны ему за его успешный поход против персов. Современные греки могут единственно быть ему благодарны за то, что он перенес на их родину турецкие бобы и огурцы, неизвестные в Греции.