Вдоль фронта

Между тем наш переводчик смотрел расписание поездов на Владивосток в течение ближайших двадцати четырех часов. Поезда не было! К тому же у нас вышли деньги. Но все это начальника не интересовало, он настаивал на том, что мы должны заехать, есть поезд или нет, есть у нас деньги или нет.

В сопровождении целой своры сыщиков, разнообразно замаскированных, мы поспешили в наши посольства.

Мистер Мэрэй отказался меня принять и выслал вместо себя мистера Уайта, второго секретаря.

– Мы не можем помочь вам деньгами, мистер Рид, – холодно сказал он. – Но, мне кажется, у американского консула есть фонд для неимущих американцев.

В отчаянии я объяснил ему, что мы получили приказ выехать во Владивосток в течение двадцати четырех часов и что такого поезда нет. Он равнодушно ответил, что сомневается, чтобы можно было что-нибудь сделать. Я бросился на поиски Робинзона.

К счастью, британское посольство хлопотало за нас обоих. Посол телеграфировал британскому атташе при штабе великого князя, чтобы он переговорил с «его высочеством». Кроме того, сэр Джордж отправился лично в министерство иностранных дел и протестовал от имени своего правительства. Министр иностранных дел телеграфировал великому князю, прося отменить приказ, и по телефону отдал распоряжение сыскной полиции прекратить слежку за нами.

Час спустя начальник полиции извинился перед нами по телефону и сообщил, что его люди отозваны.

На следующий день в отель явился штабной офицер и в почтительных выражениях передал нам бумагу от адъютанта великого князя, уведомляющую, что приказ о нашей высылке отменен и что мы можем отправиться в Бухарест, когда пожелаем.

Мы не стали ждать и выехали с первым же поездом на юг, боясь, как бы кто-нибудь не передумал.

Офицер пограничной стражи отвел нас в угол станции и приставил к нам четырех солдат, которые перерыли наш багаж, распарывали наши бумажники и подкладку нашего платья и ловко раздели нас в присутствии других пассажиров.

Они конфисковали все мои бумаги и заметки и эскизы Робинзона. Но когда мы перебрались через границу и очутились на нейтральной земле, это показалось небольшой платой за освобождение от грубых лап русской армии.

Лицо России

Кто не путешествовал по ширококолейной русской железной дороге, тот не знает восхитительных удобств огромных вагонов, в полтора раза больших по ширине, чем американские, слишком длинных и просторных коек, таких высоких потолков, что можно стоять на верхней полке. Поезд идет, плавно покачиваясь и не спеша, его тащит паровоз, отапливаемый дровами и изрыгающий сладковатый березовый дым и дождь искр, он подолгу останавливается на маленьких станциях, где всегда есть хороший ресторан. На каждой остановке лакеи проносят через поезд подносы со стаканами чая, бутербродами, пирожным и папиросами. Там нет определенных часов для прихода поезда, нет установленного времени для еды и спанья. Часто во время путешествия я видел, как в полночь прицепляли вагон-ресторан, и все шли туда обедать и сидели за бесконечными разговорами до тех пор, пока не наступала пора завтракать. Один достает постельное белье у проводника и раздевается на глазах у всех пассажиров своего купе, другие ложатся на голые матрацы, а остальные усаживаются пить неизменный чай и вести нескончаемые споры. Окна и двери закрыты. Можно задохнуться в густом табачном дыму; с верхней полки раздается храп и беспрестанная возня влезающих наверх, укладывающихся спать, снующих туда и обратно.

В России каждый говорит о своей душе. Почти всякий разговор мог бы быть взят со страниц романов Достоевского. Русские пьянеют от разговоров; голоса звенят, глаза блестят, они приходят в экзальтацию от страстного самообличения. В Петрограде я видал переполненное к двум часам ночи кафе, – разумеется, ничего спиртного там не было, – люди галдели, пели и толкались у столиков, совершенно опьяненные идеями.