Вдоль горячего асфальта

Вопрос о Самоа и Камеруне можно разрешить только на полях Фландрии и в Галиции, и вот они — тигр Клемансо и «миротворец» Вильсон.

Октябрь. Мир после 1917 и 1918 годов. Еще существуют странные государства — Сан-Марино, Папская область, герцогство Лихтенштейн, Монако, но более странны великие державы Запада: Англия, занятая королями, Франция — приятными воспоминаниями о Жанне д’Арк, о Ронсаре, о мельнице Альфонса Доде. Занятые сами собой США исповедуют доктрину президента Монро — Америка для американцев. Швейцария выпускает марку с голубем на сломанном мече — и сейчас же Дюнкерк, Виши, Пирл-Харбор и так далее и так далее. И уже вторая половина столетия — торжество Советского Союза, Маркс и Ленин на марках Запада и Востока, разорванные цепи Желтой Азии и Черной Африки.

Увлекательно находить следы действующих лиц на арене мировых событий: бабушки Агафьи Емельяновны и дедушки Ираклия Александровича — в конце XIX века в оазисах Туркмении, Андрея — в 1904 году под Лаояном и в 1915-м в Карпатах, Семена Семеновича — в наших тридцатых годах на Днепрострое, Павлика и Маши — около радиоприемника в минуты и часы, когда Гагарин или Терешкова совершают космический полет.

Природа, вещи, люди начинают проступать сквозь множество газетных сообщений — и вместе с тем терриконы любопытнейшей репортерской мелочи готовы рухнуть и закрыть возникающий перед автором мир. Но да избавит нас строгая муза прозы от анекдотов и бенгальских огней!

В противоположность господу богу мастер, творя шесть дней, в выходной не отдыхает, а вычеркивает сотворенное. От мира, созданного на прошлой неделе, остаются пустяки — перышко архангела, плывущее над Адамом и Евой, как журавлиное. Остальное пошло в корзину.

Безнадежно лепить мир в натуральную величину, и не только оттого, что мир огромен, а мастерская мала.

Мастер, как старый моряк, строит шхуну в графине, но уверен, что не нуждающаяся в команде и запасе пресной воды шхуна пересечет океаны и достигнет очарованной дали его надежд. Автору хотелось бы, чтобы в эти дали вошли все герои и персонажи, не исключая гражданина Картинкина.

Роман обязан быть добрым.

Автор считал бы свою задачу разрешенной, если бы по всем полустанкам сверкали курьерские поезда, а малые ручьи достигали океана.

Будто бы все.

Деталь стала чертой характера, и подробность — движением души, и, значит, запись в блокноте обросла человеком, а человек — миром, направленным в сторону добра.

Остается выбрать эпиграфы.

У меня — из «Божественной комедии», но я не смею сравнить своего Павлика с Данте, что же касается моей Машеньки, то никакая она не Беатриче, а может, и Беатриче.

Часть 1

Попал я в странный, необычный лес.

Данте

1

Этот век мы открывали,
мы,
      я с этого начну,
в англо-бурскую играли
и в японскую войну.

Как рожки́ нам были сладки,
как тогда пленяли нас
возле церкви две палатки —
ярмарка на теплый спас!

А неделя за неделей,
будто бабочка, вилась,
будто в цирке Чинизелли
пестрый клоун
                      или вальс.

В толстых стеганках маньчжуры
кочевали по дворам,
хитро скалясь,
                      абажуры,
веера совали нам.

Ладный шарик на резинке
ловко прыгал в рукава.
Перелистывать картинки
успевали мы едва.
Лето выпало сухое
перед первой мировой.
Вдруг зарезался косою
Николая рядовой.
Может,
           Груня разлюбила,
может,
          суд грозил ему —
все, что издали манило,
стало близким потому.

На заводе аммиачном
нам служить хотелось им —
этим старикам невзрачным,
этим девушкам седым.
Нам хотелось наше слово
так везде установить,
чтобы слово было ново,
чтобы каждое готово
было землю обновить.

2

Вместе им не было и десяти лет, они не знали и не могли знать друг друга.

Она жила на Юго-Западе, в Сахарной столице Российской империи.

Он — на Севере, за Великой рекой, в торговом селе Пятницком, где каждую пятницу базар, а в одну из летних пятниц — ярмарка.

Начну с Севера. Места совершенно русские — овинницы и перелески, папоротник и молочай, зеленая река — черный омут, ястреба над недостроенной шоссейкой, у перелеска деревянная борона вверх зубьями, как бы кто не наступил.

Сперва по грязи, потом по булыжнику путешествующий страдалец пробирается на Станцию. Носит она имя графа или министра, но пятницкие жители зовут ее просто Станция и ездят с нее кому куда надо — в Архангельск и в Астрахань, на Балтику и на Тихий океан.