Вдоль горячего асфальта

Днем интернированная армия в поисках картофелины роет грязную землю застывшими руками, ночью ложится в грязь, и десять тысяч страдающих, как и люди, лошадей соединяются в дикие эскадроны и тревожат спящих внушающей ужас галопадой.

Берега Мааса и канал в летучих облаках. Кругом вода, но как пить — в воде человеческие тела и конские трупы, и к лихорадке и ревматизму прибавляется дизентерия».

Ноябрьский Седан 1918 года менее эффектен.

Президенты Франции, Соединенных Штатов, короли итальянский и бельгийский не глядят с высот на капитулирующего противника. Сломанные древки и клинки отсутствуют. Немцы не смешивают рядов. Но реванш состоялся, и Германии предстоит ответить за театральность прусских плащей 1870 года.

«Господь тому свидетель, — читал профессор, — каждый народ, как и каждый человек, должен искупить ошибки — и час возмездия пробьет».

Тетя Аня отобрала у дяди и захлопнула книгу, на обложке которой раненый зуав обнимал улана с обломком сабли.

4

В ночь на 7 ноября 1918 года германское главное командование обращается к главнокомандующему вооруженных сил союзных армий — маршалу Фошу с просьбой начать переговоры о прекращении военных действий.

Маршал выражает согласие.

Задерживаемая массами отступающих, но продолжающих сопротивляться своих войск, останавливаемая заторами на автомобильных и железных дорогах ближнего тыла, завалами из деревьев и заминированными участками, в непосредственной близости от противника немецкая делегация с белым флагом и трубачом пересекает фронт. Встреченная французскими офицерами, она едет на французских автомобилях, а затем во французском поезде вдоль руин военного времени и оказывается в Компьенском лесу, на кривых тупиках тяжелой артиллерии, недалеко от поезда маршала Фоша.

В Компьенском лесу больше сучьев, чем листьев, и седина утренника покрывает положенные между поездами мостки. По таким поздней пятницкой осенью Павлик пробирался из докторского флигеля… Здесь по заиндевелым доскам к победителям идут побежденные.

Компьенский лес хранит следы немецкого наступления 1914 года, но вскоре в Компьенском — в самом большом лесу Франции — подымутся памятники французского реванша и вагон Фоша станет чуть ли не святыней нации.

В салон-вагоне широкий стол и стулья с обеих сторон.

Побежденные в дорожных костюмах и походной форме вытягиваются за стульями и стоя ждут — такова участь побежденных…

Наконец-то вот они, победители.

Увлекаемый ветром победы, маленький маршал Фош нелюбезен:

— Что вас привело сюда, мосье! У меня нет предложений — это маршал говорит. «Мне нравится продолжать войну» — это маршал думает.

Он, как и Бонапарт, не отличается ростом. Счастлив в обороне… реже в наступлении… Ничего не поделаешь — позиционная война… продвинулась на два метра… Сегодня захватили, завтра отдали домик паромщика… А у того — тоже маленького — бросок через альпийские ледники («Солдаты, Ганнибал некогда прошел этой же дорогой со слонами»), и открывается Италия…

А у того форсированный марш («Император разбил врага ногами своих армий»), и австрийцы — 40 знамен — сдаются в Ульме… А у того Иена и Ауэрштедт («Похоже на сон — сам бог бросает прусские крепости в лоно победителей»), и Берлин охвачен нравственным маразмом.

Английский адмирал играет то моноклем, то роговыми очками, и только эта игра выдает адмиральское волнение.

И снова мостки между поездами, седые утром, золотистые после полудня, уходящие вечером в сумерки неизвестности, и снова маршальский салон-вагон.

Глава немецкой делегации бросает последний козырь.

О, эта логика немецкой речи — суть в конце, а конца не дождешься!

Синтаксис перевода легче:

— Союзники повторяют ошибку старого германского правительства. Весной 1918 года Германия считала себя победительницей большевизма, а оказалась побежденной…

Англичане холодны:

— У кого попутный ветер, тот доплывет.

Маршал настораживается. Мосье бош в какой-то мере прав. Деморализация противника граничит с бунтом. Придется оставить канальям часть пулеметов. Должны же немцы стрелять по бунтовщикам, и как можно скорей стрелять…

Переписка всех условий перемирия заняла бы много времени. Готовят последнюю страницу и расписываются на ней; маленький маршал, жалея, что генеральное сражение не состоялось, английский адмирал — боясь поставить кляксу, немцы — сдерживая слезы, и напрасно — пятна от слез придают международному документу особую значительность.

Глава немецкой делегации еще по дороге через германские и французские траншеи заготовил и теперь произносит историческую фразу:

— Семидесятимиллионный народ может страдать, но погибнуть не может.

— Вот и отлично! — примирительно говорит Фош. «Вы же получили пулеметы» — это мысли Фоша.

И таков его бумажный Седан.

5

Светало все позже. Дождь пытался смыть грязь с Европы, снег — присыпать ее кровь.

Облепив паровозы, заняв угольные ящики, ступеньки и крыши вагонов, из плена возвращались русские. Их счесывал встречный состав. Они находили смерть в тоннелях и в переплетах мостовых ферм.