Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства(СИ)

А Коваль тем временем грел полосу посередине. С помощью небольшого пробоя скоро были готовы три отверстия для крепления петли на будущей двери. Готовая петля была брошена в угол и ловко встала стоя среди таких же подруг.

Между тем наступало время обеда. Коваль расстегнул молнию небольшой кирзовой хозяйственной сумки, которую в селе называли на молдавский манер "жантой". Не спеша вытащил диковинный двойной горшок с дугообразной ручкой, соединяющей горшочки посередине. Я присмотрелся внимательнее. Оба горшочка были сращены и пузами.

Мне расхотелось даже думать, что надо идти домой обедать. Такого чуда дома не было. Там были только алюминиевые и поливанные (эмалированные) кастрюли, которые мне вообще запрещено брать для моих нужд. Мама боялась, что я отобью эмаль и всегда внимательно осматривала эмалированную посуду, побывавшую в моих руках.

Держа за ручку, Коваль установил сдвоенный горшок под стенкой горна, неподалеку от тлеющего угля. Покачав мех, Коваль усилил жар и пошел к железному ящику с мутноватой водой. Помыв руки и лицо, тщательно вытерся темно-серым полотенцем.

На его лице сразу стали отчетливо видны крупные, различной формы, рыжеватые сливающиеся конопушки, переходящие на шею и руки. На предплечьях веснушки были прикрыты мелко закрученными колечками таких же рыжеватых волос. Белая кожа плеч и предплечий резко контрастировала с огрубевшими, темными натруженными кистями рук.

Коваль перенес горшок на невысокую тумбочку в углу возле узкого окна. Открыл настенный шкафчик и достал бутылку, накрытую мутной стопкой. Стопка мелодично позванивала, пока Коваль ставил бутылку на тумбочку. Налив неполную стопку, Коваль медленно процедил ее через сложенные трубочкой губы. Кадык его мерно подрагивал в такт глоткам. Выпив самогон, ладонью вытер губы. Лишь после этого отломал коричневый, слегка подгорелый кусочек печеного теста, которым в виде лепешки был замазан один из горшочков.

Выдвинув шуфлядку тумбочки, достал удивительную складную ложку-вилку. Такое я видел впервые. Вилка и ложка были короткими и соединены заклепкой красной меди. У нас дома такой ложки-вилки не было и в помине. Развернув свой шикарный столовый набор, Коваль захрустел корочкой коричневого печеного теста и зачерпнул ложкой борщ. Я звучно сглотнул заполнившую рот слюну. И мама, и баба Явдоха перед тем как поместить в печь тоже замазывали горшки с голубцами тестом, но это казалось намного вкуснее.

Меня отвлек голос дяди Сяни. Я обернулся. Кузнецы уже начали обедать каждый в своем углу. Лузик чаще всего ходил на обед домой, так как конец его огорода упирался в лесополосу, прилежащую к хозяйственному двору. Дядя Симон ел хлеб с салом и чесноком, хрустя толстым желтоватым огурцом.

Дядя Сяня держал в левой руке глубокий полумисок, из которого он доставал ложкой творог со сметаной, подсаливая его перед каждым отправлением в рот. Крупными редкими зубами дядя Сяня периодически откусывал от толстого ломтя серого домашнего хлеба.

- Поешь со мной. - пригласил он меня, кивая на творог со сметаной.

Я отрицательно покачал головой.

Покончив с борщом, Коваль той же ложкой стал есть из второго горшочка. Сегодня там была картошка, тушенная с луком, тонкими кружками молодой морковки и мелкими кусочками помидор. Я сразу потерял интерес к еде. Мама часто готовила точно такую же картошку.

Достав из кармана подобранное в нашем саду белоснежное, уже ставшее мягким, яблоко, которое взрослые называли папировкой, я вонзил зубы в его рассыпчатую сладкую мякоть.

Покончив с обедом, Коваль налил алюминиевой кружкой воду в горшочки. Отойдя, покрутил горшочками, ополаскивая их, и одним движением веером вылил воду у дверей, где было больше пыли.

А на пороге кузни уже стоял Палута (Павло) Мошняга, вечный и бессменный колхозный сторож. В руке он держал довольно длинный металлический прут. Из-за усиливающегося сипения горна, раздуваемого дядей Сяней, я разобрал только одно его слово - солома.

Коваль взял в руки прут, осмотрел его вдоль одним глазом, попробовал слегка прогнуть.

- Придешь к концу работу. - коротко бросил он.

Палута ушел, по обыкновению, подозрительно оглядываясь.

Коваль, тем временем, уже сунул конец прута в жар горна. Раскалив до ярко-оранжевой окраски, стал отбивать конец прута, постоянно его проворачивая. Под ударами прут слегка вытягивался, конец его становился острым. Заострив прут, подошел к огромному колесу темно-серого ручного точила. Я подскочил туда же. Наконец-то настал и мой час!

Коваль, молча, кивнул. Я стал раскручивать круг деревянной ручкой. Несколькими движениями Коваль сделал конец прута гладким, блестящим, похожим на острие огромной иглы. Заточив прут, он снова пошел к горну. Я еще некоторое время крутил точило, наблюдая, как круг захватывает на себя тонкий слой воды из выдолбленного деревянного корытца. Но все хорошее очень быстро кончается. Надо было уступить точило дяде Симону. А я поспешил к Ковалю.