Вдова

— Вот, берите, выбирайте. Нет, забирайте все!

Аттилио снял с турникета несколько галстуков, обвил одним из них шею гостя и восторженно затараторил:

— Как сюрреалистично! Великолепно!

Затем он опустился на колени и прижался лицом к мускулистым бедрам атлета.

— Вы точно чокнутый, — вяло противился парень.

Но было уже слишком поздно.

Когда Аттилио готовил новую коллекцию, для него не было лучшего источника вдохновения, чем любовные игры с мужчинами. Вот и сейчас, придумав какой-то предлог, он вызвал к себе в кабинет одного из дежурных пожарников. Почему-то его именно люди в форме буквально сводили с ума. Причем форма могла быть любой. Сутана, халат или спецовка — для Гения это не имело принципиального значения. Сегодня, например, ему захотелось позаниматься любовью с пожарником.

Накануне Аттилио получил неприятное известие. Сегодня к работе должна была приступить его новая и престижная сотрудница — Пегги Сатрапулос, но через своего секретаря она сообщила, что в этот день будет занята.

Весь персонал теперь только тем и занимался, что обсуждал это событие.

— Трахни меня! — попросил пожарника Гений, которому надоело думать о неприятных вещах. — Трахни как женщину!

* * *

— Теперь поговорим! Первый вопрос: ты уже, полагаю, не девственница?

— А ты до сих пор не догадывалась?

Пегги не знала, что и сказать. Вместо того чтобы изобразить потрясенную мать, узнавшую, что ее любимая дочь согрешила, она не решалась смотреть на Чарлен, испытывая страшную неловкость. С одной стороны, сама мысль о том, что Чарлен уже стала женщиной, невольно старила Пегги в собственных глазах, а с другой — ей очень трудно было на равных обсуждать с дочерью сексуальные проблемы. Тем более что на подобные темы они никогда не говорили.

— Второй вопрос: когда это случилось впервые?

— Какая разница? — пожала плечами Лон.

— Я хочу знать.

— Если ты так настаиваешь, то первый раз я переспала с парнем в тринадцать лет.

— Как?!

— А что тут такого? Думаешь, я одна такая?

Господи! У Пегги в голове все перемешалось. Что говорить? Что делать? Чарлен обезоруживала ее своей искренностью. Ни гнев, ни угрозы, ни увещевания — ничто не могло вывести Лон из равновесия, скрытого под маской жестокости и простодушия. Она была такой же чистой и прозрачной, как бриллиант, и Пегги тщетно ожидала, что дочь соврет и даст ей хоть какое-то преимущество в их схватке.

— Объясни, почему я до сих пор ничего не знала.

— А ты меня когда-нибудь спрашивала?

— Напрашиваешься на пощечину?

— Если тебе станет легче…

— Маленькая потаскуха! Будь жив твой отец…

— Он мертв, мама. А будь жив, не стал бы вмешиваться в наши дела.

— «Наши»?

— Да, наши! Можно подумать, тебя это не касается.

Пегги, не найдя лучшего ответа, неожиданно для себя брякнула:

— И тебе не стыдно?

— Ничуть. — Лон пристально посмотрела на мать своими большими желтыми глазами, отчего Пегги почувствовала себя не в своей тарелке.

— А знаешь ли ты, чем все это могло кончиться? Моим заветным желанием было дать тебе достойное воспитание.

— На твоем месте, мама, я бы лучше помолчала.

— Что?!

— Можно подумать, ты мною занималась! Спихнула нянькам и гувернанткам. Вот и вся твоя забота.

— Как ты смеешь! Да как ты смеешь!

— Ладно, мама. Оставь эту патетику для кого-нибудь другого. Не понимаю, почему ты выходишь из себя. Ну, я люблю парня и он любит меня. Что тут такого? Это же естественно!

— Вот как ты заговорила!

— А сколько раз за свою жизнь ты говорила подобное?

Пегги подскочила к дочери и наотмашь ударила ее по лицу. Лон не охнула, не закрылась руками, а продолжала стоять как статуя, не отрывая от матери глаз.

— Ну как, тебе полегчало? Кризис прошел?

— Заткнись.

— Ты все сказала? Теперь послушай меня. Трагическое представление ты уже устроила, свое неодобрение выразила. Чего еще тебе надо?

Пегги прикусила губу. Больше всего на свете ей хотелось сейчас разрыдаться, но она взяла себя в руки.

— Завтра я отправлю тебя в Англию, в закрытую школу. Посидишь годик взаперти, может, научишься себя вести. Шлюха!

— Что ты сказала?

— Шлюха!

Есть вещи, которые лучше не слышать. Но Пегги услышала. Услышала, как дочь бросила ей в лицо дрожащим от гнева голосом:

— Сама ты шлюха!

Эти слова были для нее страшнее удара ножом в сердце. Лицо ее покрылось мертвенной бледностью, ноги задрожали, перехватило дыхание. Она несколько раз открывала рот, но не смогла произнести ни слова. И не было сил ни реагировать, ни защищаться. А Лон все так же бесстрастно нанесла последний удар:

— По крайней мере я сплю с кем-то не за деньги, а потому что хочу этого.

— Убирайся, — в голосе Пегги слышались слезы.

Дочь окинула ее вызывающим взглядом и вышла из комнаты.

* * *

Сказать, что Арчибальд Найт не лыком шит, было бы по меньшей мере наивно. Он родился еще до начала века, а с тех пор уже много воды утекло. На этом и попадались его противники, опрометчиво думая, что с возрастом у него атрофировались мозговые клетки и притупились зубы.