Вдова

Завод готовился к двадцатипятилетнему юбилею. На щитах и плакатах гордо объявлял он свой возраст, и Дарья, глядя на эти цифры, дивилась скорому бегу времени. Двадцать пять! Давно ли первый вагон каучука, украшенный кумачовым полотнищем, уходил в Москву? Выходит — давно. В первую пятилетку начали строить. А ныне календарь отмахивал шестую.

За месяц до юбилея, будто в подарок имениннику, состоялось решение Пленума Центрального Комитета партии об ускорении развития химической промышленности. Лекторы в цехах предсказывали заводу стремительный рост. За грядущие семь лет выпуск каучука в стране должен возрасти более чем втрое. Задана в этой цифре для серебровцев немалая доля.

Перед праздником особая честь выпала ветеранам труда. Среди смены в цехе, прямо у щита, ослепив вспышкой, сфотографировал Дарью фотограф заводской газеты. И второй раз в жизни через много лет после той давней заметки о стахановской работе увидала Дарья напечатанным в газете свое имя. А перед торжественным собранием сам начальник цеха вручил Дарье пригласительный билет.

Но поход ее во Дворец культуры чуть не сорвался. Едва успела, вернувшись с завода, скинуть пыльные туфли и сунуть ноги в тапочки, как Анюта нетерпеливо спросила:

— Мама, тебе дали билет на юбилейный вечер?

— Дали, — кивнула Дарья, тронутая тем, что Анюта беспокоится о ней.

Но не о матери беспокоилась Анюта.

— Понимаешь, Косте дали билет, а мне нет. Нам нужен еще один.

— Что ж, бери, — согласилась Дарья.

Но тут в разговор вмешался Костя.

— Аня, я ведь просил тебя... Мы с вами пойдем, Дарья Тимофеевна, — сказал он, улыбаясь теще. — Раз ей не дали билета, и пусть дома сидит.

— Да нет... — попыталась было возразить Дарья.

— Никаких «нет»!

Чем дальше, тем больше любила Дарья зятя. И он платил ей сыновней привязанностью. Сравнивая его с Анютой, видела Дарья, что Костя добрее, покладистее. «Золотой мужик достался Нюрке, — думала про себя. — Отчего ж мои такими не выросли?»

Дарье уж не хотелось идти на вечер. Она еще попыталась уговорить молодых, чтоб отправились вдвоем. Но Костя не уступил.

— Пускай Анюта сперва станет ветераном труда, тогда будет ходить на юбилеи.

— Ты-то ветеран?

— Я — мастер-передовик, — нарочито напыжившись и стукнув себя кулаком в грудь, объявил Костя.— Одевайтесь, тещенька, понарядней. А ты поди-ка матери платье погладь или что там надо помоги, — приказал жене и чмокнул ее в щеку, чтоб перестала хмуриться.

— Ненормальный, — сказала Анюта, энергично стукнув его кулаком по лопатке.

Костя дурашливо присел, пожаловался теще:

— Вот она, семейная жизнь! За мои поцелуи жена кулаками расплачивается.

Дарья редко теперь попадала на торжественные вечера, и этот поход во Дворец культуры представлялся ей серьезным событием. Она старательно расчесала мягкие, с частыми сединками волосы, забрала в пучок, расправила надо лбом пушистые колечки. В парадном зеленом платье с белыми пуговками показалась себе моложе и лучше, чем всегда. От оживления морщинки на лице поразгладились, а фигура у Дарьи оставалась стройной, подтянутой, только грудь похудела, едва выделялась под мелкими складочками кокетки.

— Мам, какая ты красивая! — удивилась прибежавшая с улицы Галя. — Куда идешь, а?

— Во Дворец культуры, на вечер.

— Меня возьми!

— Маленьких туда не пускают.

— Когда платье чернилами залила, так ты кричала, что я большая. А на вечер так маленькая!

— А ну — кыш отсюда! — прикрикнул Костя. — Успеешь еще, набегаешься по вечерам.

Он взял Дарью под руку, кокетливо вскинул голову, насмешливо поглядел на Анюту:

— Каковы ветераны?

Во Дворце культуры гремел, далеко окрест расплескивая праздничные звуки, духовой оркестр. Принаряженный заводской народ весело стекался к знакомому зданию, у которого заново побелили колонны и кирпичные столбики ограды.

Угрюмовы нагнали Дарью с Костей.

— Вы что ж Анюту не взяли? — удивилась Дора.

— Не слушается, — сказал Костя. — Наказали.

Дора засмеялась.

— У меня невестка заведется, тоже будешь дома сидеть, — пристращал жену Угрюмов.

Дворец культуры и внутри выглядел парадно. Паркет был натерт до зеркального блеска, новые люстры свисали с потолка, новые кресла с красным дерматином на сиденьях и спинках выстроились в зале. На открытой сцене стоял длинный стол, накрытый бархатной малиновой скатертью, а перед столом цепочкой разместились глиняные горшки с астрами и левкоями.

Дарья глядела на цветы, на малиновый бархат, на портрет Ленина в глубине сцены, и опять ей было удивительно, что двадцать пять лет минуло с тех пор, как раздался над заводом гудок, созывающий народ на первую смену. Дворцу этому поменьше лет, а тоже за двадцать.

В президиуме, в первом ряду с краю, сидел Степан Годунов. Пополнел он, округлился, появилась в лице солидность и, пожалуй, даже важность. Степан третий год был на заводе в главной тройке: председатель завкома. С директором завода да с секретарем парткома вровень решал все главные заводские дела.